Посол Румынии в РА Крине Прункуери, узнав о готовящемся издании, воскликнула: "Какой сюрприз! Принц Манук-бей — наш герой! Его все знают в Румынии!” Турецкий государственный деятель армянского происхождения (сын уроженца аштаракского села Карпи), в 1804 г. построил хан-дворец в Бухаресте, до сих пор одно из самых значительных архитектурных достопримечательностей города. Манук-бей был посредником на всем протяжении войны России с Турцией в 1806-1812 годах, а также участвовал в заключении Бухарестского мирного договора, подписанного в его дворце за несколько недель до начала войны с Наполеоном. Он был благотворителем и строителем Армянских Апостольских церквей с приходскими школами, друг и конфидент русских главнокомандующих и генералов. После подписания Бухарестского договора был обвинен турецкой стороной в предательстве и остался жить в Бессарабии, которая отошла к Российской империи. Похоронен в армянской церкви, построенной им в Кишиневе. В усадьбе Манук-бея в городе Хынчешть в 1970-е годы был открыт Музей истории и краеведения. Автор этой интереснейшей книги — кандидат химических наук Гоар РШТУНИ, обладающая несомненным даром литератора и историка. Книга о Манук-бее — первый опыт автора в жанре беллетризованной биографии. Книга Гоар Рштуни позволяет развеять мифы о легендарном Манук-бее и вернуть его своему народу. Написана она легко и изящно, в чем могут убедиться читатели "НВ”, прочтя отрывки из книги.

"В последнее время наша нация начала гордиться своими талантливыми людьми. Одним из таких людей был Манук-бей Мирзайян, чье имя являлось для европейских правителей его времени известным и уважаемым именем. Тем более удивительно, что очень мало кто может похвастаться, что знает что-либо об этом человеке или хотя бы слыхал о нем”. (Вена, 1852 год.)
Гевонд Овнанян, автор этих строк, написал их в середине XIX века, поставив себе задачу устранить историческую несправедливость и вернуть славу и память выдающегося деятеля и героя своему народу.
Первая книга о Манук-бее вышла в Вене в 1852 году, стала, как и его имя, библиографической редкостью и уделом исследований в следующем столетии всего лишь у нескольких историков-патриотов (Николае Йорга, Акоп Сируни, Мсер Мсерянц, Г.Безвикони, Ионеску. Нельзя не упомянуть также работы известного советского историка-тюрколога А.Ф.Миллера, где автор впервые выявил и объективно осветил роль и деятельность Манук-бея в череде драматических событий, происходящих в Османской империи с начала русско-турецкой войны (1806-1812 годы).
Замечательный историк, филолог и публицист Акоп Сируни (Акоп Джололян), человек с интереснейшей и драматичной биографией, исследовал и описал все архивные материалы, касающиеся Манук-бея, которые находились в Бухаресте, свои изыскания свел в три-четыре статьи, опубликованные в семидесятом году прошлого столетия в Ереване, на которые обратили внимание лишь несколько десятков историков и литераторов, читающих сборники архивов.
Парадокс. Румыны чтят его как своего национального героя. Здания, построенные им в Бухаресте, реставрируются, называясь его именем, становятся первой строкой и фотографией на всех тур-сайтах, манящих в Букурешти — "маленький Париж”. Снимают документальные фильмы, устраивают выставки его архивов на целый год (!), в Академии наук Румынии изучают его деятельность...
Молдаване-бессарабцы собирают доллары на благотворительных марафонах, тщетно обращаясь к остальным соотечественникам этого незаурядного человека, имя которого вошло в анналы истории многих государств, имевших дело с Наполеоном в его войнах. Кстати, родился Манук-бей в один год с "императором Буонапарте”, и не раз случалось слышать колкости от Наполеона и его консулов в Турции, ставшие известными цитатами, о действиях Манук-бея, о которых незамедлительно сообщалось императору... Австрийский двор благосклонно принимал Манука в дни Венского конгресса, наряду с коронованными и сиятельными персонами Европы. И почти полгода после конгресса Манук жил в прекрасной Вене, купая в роскоши своих гостей, хозяев Вены, его принимал император России Александр I, важные сановники Австрии, в частности господин министр иностранных дел Меттерних, и никто не знал, что было у него тогда на уме... Чем был занят этот неутомимый человек, потерявший почти все свои необъятные владения в Валахии (Румынии) после окончания русско-турецкой войны и теперь решивший скупить пол-Бессарабии и переселить туда около 500 000 армян-райа...
Русские генералы, фельдмаршалы и князья Прозоровский, Милорадович, Чарторыйский, Багратион и Каменский имели с ним дело и доверяли "чрезвычайно”. А будущий фельдмаршал Кутузов и вовсе считал его своим другом, живал в его апартаментах при исполнении своего воинского долга и государевых поручений, проводя в его обществе долгие зимние вечера той "странной войны”.
Ну а сам государь Александр I с монаршей благосклонностью встречался с ним в той же Вене, обещав исполнить все его предложения, наградив дворянством, орденом Владимира третьей степени, учрежденным Екатериной Великой за доблести военные и гражданские. Манук-бея и жену его император со своей супругою-императрицей принимал в царском дворце в Санкт-Петербурге. В личном послании Александр I пишет Манук-бею:
"Господин Манук-бей! Многократные доказательства вашей преданности России и большие усердия в службе в интересах империи нашей, о чем не замедлили главнокомандующие моей армией на берегах Дуная обратить наше особое к вам внимание. В воздании ваших заслуг и в знак моей благосклонности к вам всемилостивейше жалую вас кавалером ордена Святого Владимира третьей степени, коего знак у сего к вам доставляя”. Возведя в чин действительного статского советника, Александр написал Манук-бею благодарственный рескрипт за содействие "Богодарованной победе”.
Кем был он, этот легендарный армянин, подданный двух воюющих государств, сын уроженца Вагаршапатского селения Карби, богатейший и влиятельный человек на Балканах, банкир и дипломат, своей революционной, разведывательной и посреднической деятельностью опутавший Стамбул, балканские княжества и Румелию?
Манук-бей был также ближайшим сподвижником архиепископа Валахии и Молдавии Григория Захаряна, финансировал строительство церквей, которые тот с рвением начал возводить в Бессарабии, ставшей под русский православный флаг. Манук-бей, так же как и его дед Гоб Мирзаян, приступил к восстановлению церкви на своей исторической родине, основал приходские школы, в Вене вместе с мхитаристами успел выпустить учебник грамматики армянского языка.
Традиция благотворительных действий сохранилась в его семье и после него. Так, его сын Григорий, живший и умерший в Париже, оставил очень большое наследство, завещанное Лазаревскому институту. Постоянно выделял средства для учреждения и строительства "Армянской господ Лазаревых гимназии” в Москве (в здании которой был роскошный Мануковский зал, "зал Манук-бея”, разграбленный и уничтоженный большевиками). Манук-бей Мирзаян дружил с виднейшими и славными представителями армянских родов России и Балкан. Константинопольские армяне считали его чуть ли не своим Богом. Церковь почитала своего благотворителя.
А армяне, живущие вокруг Карби, где на фронтоне местной церкви было выведено имя его деда, построившего эту церковь, сегодня пожимают плечами... Никто даже не слышал о нем...
Кто он, так бесславно забытый сородичами в обретшей государственность Армении? Мы должны знать всех, кто так или иначе приближал нас к обретению собственного государства, кто даже на чужбине высоко нес звание патриота своего народа, радея о его судьбе.

Загадочная улыбка Манука

В свое время Селиму много крови попортил виддинский паша Пазванд-оглу, который серьезно угрожал целостности Оттоманской империи. Но Пазванд-оглу враждовал не только с султаном, но и со всеми соседями-айянами (айян — административный глава города), совершая набеги на их территории, в основном похищая продовольствие. По-видимому, географическое положение Виддина было не столь удобным, как, например, Рушчука. Поэтому Пазванд нацелился на Рушчук, айяном которого был Терсеник-оглу. Манук Мирзаян, будучи крупным предпринимателем, в силу законов, действующих в империи, уже успел сдружиться с Терсеникли-оглу, и пазвандовы банды вызывали у него понятную тревогу.
Говорят, что Терсеник-оглу был сначала водоносом, затем пошел в разбойники, постепенно выдвинулся в главари, собрал вокруг себя всякий неустроенный народ из разжалованных янычар и дезертиров, а то и вовсе бандитов и, укрепившись недалеко от Рушчука, стал беспокоить жителей города и его окрестностей. Против султанских властей он особо не воевал — ведь султан на деле не мешал грабить свое население, и его ребята грабили только мирных подданных султана. Терсеник-оглу оказывал услуги боярам, и те его поддерживали. Так что трудно было назвать его отъявленным и жестоким разбойником. Дань он никому не платил, многие его бандиты похищали и продавали в плен христиан, жируя за счет грабежей...
Как и все необразованные лидеры, Терсеник-оглы мог быть жестоким, не признающим никаких законов, но временами бывал добрым и щедрым, соблюдал справедливость, совершал иногда благородные поступки, мог строго покарать за насилие, хотя мог простить и обидчика. Так, про него рассказывают, как он обошелся с нищим, просящим милостыню недалеко от его ворот.
Каждый раз, завидев грозного агу, нищий начинал смеяться. Возмущенный хозяин Рушчука однажды потребовал у него объяснений. Насмерть перепуганный, бедняга пал ниц перед айяном и, заикаясь, объяснил, что как только он вспоминает, как Терсеник-оглу когда-то таскал воду к нему в дом, то начинает хохотать.
— Имеешь право, — задумчиво ответствовал будущий айян. — Кто знает, не кинет ли снова переменчивая судьба мне на плечо тот бурдюк, в котором я таскал тебе воду...
Но и варварских деяний хватало на его мусульманскую душу, так что одни были очарованы его добротой, а другие боялись и ненавидели. И вот до ушей этого человека дошла слава о Мануковом богатстве.
Богатый гяур... Возможно, Терсеник-оглу уже представлял себе, как прижмет неверного, а его бойкие помощники готовились ободрать все, что останется. Все родные и близкие чуть не валялись у Манука в ногах, умоляя бежать немедленно, ничего хорошего от этих головорезов и грабителей никто никогда не ждал. Ведь Манук уже давно стал единственной надеждой для этих людей, опасность была близка как никогда...
Но Манук лишь загадочно улыбался, слушая все эти предостережения. Наоборот, он ждал многого от той встречи. Трудно сказать, в чем он был уверен больше — в себе или в силе денег...
Увидев Манука, хозяин даже привстал от неожиданности.
В дверь улыбаясь вошел молодой, красивый, высокий армянин. Его глаза светились умом, а гордая осанка свидетельствовала о необычайной уверенности. Разве так стоят гяуры перед могущественным Терсеником-оглу? Манук поклонился и велел вошедшему с ним помощнику поднести дары. Слуги внесли роскошные подарки, после чего гость уселся на низком диване, а удивленный Терсеник-оглу засмеялся и не по-восточному решил, что лучше сразу перейти к делу.
— Ты мне должен платить налоги соразмерно твоим доходам. Разве я послал за тобой, чтоб ты принес подарки? И еще ты должен кредитовать меня, как только мне будет нужно!
Терсеник-оглу еще более изумился, когда Манук, едва дав договорить, тут же поставил свои условия:
— Пусть удача и милость Аллаха сопутствуют тебе, Терсеник-ага, я дам все, что будет нужно. Но с одним условием: больше ни у кого не занимать, только у меня! И народ будет спокоен, и я...
— Ай, машалла! (да будет воля Божья — арабск.) — Терсеник-оглу был сражен умом и смелостью гяура.
Терсенику-оглу идея понравилась, а Манук понравился еще больше. Что ж, будет иметь дело только с ним. Очень умный базаргян, не зря о нем только с похвалой и отзываются, но даже самый хитрый гяур никогда не помешает. А в ответ он готов покровительствовать Мануку и обеспечивать его безопасность...
Он искренне полагал, что предложил Мануку золотую жилу. Но Терсеник-оглу и представить себе не мог, как встреча с Мануком изменит жизнь ему самому. А эта жизнь Терсенику-оглу не то чтобы не нравилась. Терсеник-оглу хотел стать пашой. Если всякий раб может править в серале, да продлит всемогущий светлые дни падишаха, то разве Терсеник-оглу с его силой, своей армией и заслугами не достоин трех бунчуков (пучок волос из конского хвоста, указывающий на знаки различия пашей разных рангов, степень важности и звания паши)? Прошло совсем немного времени, и Терсеник-оглу стал относиться к Мануку как к сыну. Обсуждал с ним свои все вопросы, любил послушать Манука. Его сладкозвучная речь ласкала слух. Остроумные реплики, полные глубокого смысла, быстрота и находчивость отличали Манука, и везде он становился центром внимания собравшихся, к какой бы группе или сословию они ни относились.
Веселый, услужливый, быстрый в решениях и никогда не ошибавшийся гяур ловко составлял фирманы, письма и обращения, которые айян отправлял по разным поводам. Несколько языков знал Манук. И когда, окруженный разодетыми слугами и помощниками Богосом и Габриэлом, Манук заходил в просторный сад паши, айян радовался каждому его приходу. А задумав какое-либо новое дело или ломая голову над старым, тут же требовал позвать Манука.
— Давайте посмотрим, что Манук скажет...
Советовал Манук почти безошибочно. Его острый ум, веселый нрав и уравновешенный характер действовали даже на этих грубых и неотесанных людей. Терсеник-оглу стал доверять ему все свои интриги, которые Манук разбирал как шахматные ходы, и Терсеник-оглу только удивлялся, как тот угадывал его тайные желания. Манук быстро разобрался в естественных намерениях Терсеника-оглу: он "всего лишь” хотел получить звание трехбунчужного паши, установить автономию и царствовать без всяких султанов. Манука это устраивало в превосходной степени, ибо как христианин он не мог рассчитывать на значимые роли у османлиев, а жить и торговать он хотел здесь, в Рушчуке и Бухаресте, где стал покупать землю на подставные имена, так как христианам не позволялось иметь собственность.
Сначала он разработал для Терсеника-оглу последовательность действий, которые должны были укрепить власть айяна, и посоветовал выступить против Виддинского паши (бывшего главным источником терсениковой головной боли) под защитой султанского фирмана. Помог ему создать администрацию в округе, в каждом селении поставил по вооруженной группе с самым толковым главарем, который должен был следить за тем, чтобы жителей не трогали, а налоги собирали строго по закону. Бандитизм был объявлен под запретом, и город Рушчук стал процветать, в полной мере реализуя свои коммерческие и географические возможности. За все эти крупные услуги Манук в 1802-1803 году получил титул сарафа (по-видимому, заменяющий лицензию банкира), а господарь присвоил Мануку почетное звание и должность пахарника (почетное звание султанского виночерпия). Если у кого-то было дело к Терсенику-оглу, то шли через Манука, и потому многие были ему должны. То же самое было потом при Мустафе Байрактаре, удобный порядок сохранился.

Рушчукский айянлык давно был запуган Терсеником-оглу и фактически стал его владением. А Порта все старалась отодвинуть его от власти. Но с силой вынуждены считаться даже сильные мира сего, и в 1796 году Порта была вынуждена признать трехбунчужным пашой бывшего водоноса, а ныне главаря вооруженных разбойников.
Разве можно уследить за всеми разбойниками, промышлявшими на огромных территориях Османской империи? За стенами Константинополя, подальше от очей султана, многие бандиты сколачивали себе огромные состояния, грабя угнетенных райятов, убивая соперников, и вынуждали Порту признать свои полномочия, становясь фактическими царями и тиранами "отвоеванных” владений. Разве Виддинский паша Пазванд-оглу (турецкий феодал, с конца XVIII века — полунезависимый правитель Виддинского округа в Османской империи), с которым Терсеник-оглу вел настоящую войну из-за набегов на свой айянлык, не выцарапал у Порты все три бунчука тем же манером? Сделав Пазванда трехбунчужным пашой, Порта потребовала только своевременной уплаты дани, предоставив ему полное право грабить Валахию.
Дела в айянлыке стали постепенно налаживаться, оживилась торговля, караваны перестали грабить, айян же с помощью грамотных сделок Манука разбогател еще больше. Однажды Терсеник-оглу подорвал закупки Порты, приобретя с помощью Манука 5000 быков в Валахии. Тем самым он дал понять Порте, что Рушчукский айянлык считается автономным губернаторством. Много сделок они потом совершили и были довольны друг другом. Манук стал любимцем айяна, а статус доверенного человека помогал Мануку во многих торговых делах. Затем, видя, как Манук любит и ценит роскошь и богатство, и распознав в нем тщеславие, Терсеник-оглу решил, что такого мужчину и звать надо соответственно. Князь Валахии, господарь Константин Ипсиланти по ходатайству Терсеника-оглу выбил ему титул бея у самого султана Селима. Отныне все обращались к Мануку только так, уважительно называя его Манук-беем. В тщеславии Мануку нельзя было отказать, и когда он приходил к князю Ипсиланти в своих дорогих и красивых одеждах, всегда окруженный слугами и помощниками, то выглядел потомственным валашским боярином, а бояре соответственно учтиво кланялись и с уважением обращались к нему "Манук-ага!”. Что ж, статус тоже капитал, богатому человеку грех его не иметь.
Терсеник-оглу при содействии и с подачи Манука стал даже платить жалованье своим бандитам.
Любое богатство слепит, вызывает зависть, кривотолки и слухи, которые могут явиться и приговором... А наблюдать близость к повелителю — такое, конечно, кого хочешь выбьет из колеи... Разумеется, все это особенно не нравилось туркам, которые окружали Терсеника-оглу.
Однажды Манук, уехав по своим многочисленным делам на тот берег Дуная, задержался дольше обычного. Ближайшие приспешники по одному заходили к айяну и слезно укоряли того в излишней доброте к неблагодарному гяуру, убеждали Терсеника-оглу, что его любимец на самом деле русский шпион и теперь он уехал в Россию. Они громко и долго уговаривали его разрешить им разобраться с ним по-своему, но Терсеник-оглу грохнул кулаком по столу:
— Я сам это сделаю!
У одного помака (отуреченного болгарина) из окружения Терсеника-оглу, которому Манук в свое время помог построить дом и даже был на его свадьбе, то ли заговорила совесть, то ли он решил, что, возможно, Манук может ему еще пригодиться. Услышав такие разговоры, помак тайно отправил через Погоса Себастьяна письмо, в котором предупреждал Манука обо всех кознях, которые могли стоить ему жизни, и советовал ни в коем случае не возвращаться в Рушчук, а бежать в другую страну. Прочитав письмо, Манук тут же сел на коня и... примчался в Рушчук.
Сидит толпа бездельников всем диваном у Терсеника-оглу. Войны нет, грабежи поубавились, а курушей прибавилось. Окна дворца Терсеника-оглу смотрят прямо на Дунай. Сидят они, курят себе кальян и, возможно, даже любуются закатом над дивным Дунаем.
Вдруг за рекой, со стороны Валахии, показалось облачко пыли, и все ближе и ближе... Всполошились все, кинулись к окну — не иначе как гонец какой. Кто и от кого, что за важную весть везет? Терсеник-оглу схватил бинокль: клубы пыли приближались, вот уже показалась повозка, оттуда выскочил гонец, сел в лодку и плывет в сторону Рушчука. Наконец Терсеник-оглу узнал "гонца” и радостно закричал:
— Манук! Из Валахии!
Никто не ответил ему. Тихо было и тогда, когда Манук вбежал в палаты айяна. Не дал Терсеник-оглу упасть Мануку на миндар, чтобы по обычаю поцеловать полу халата и поздороваться с айяном. Взял за руку и повел к дивану, приказал нести кофе и трубки.
Однако Манук попросил айяна уединиться с ним на два слова. Все тут же вышли, а Манук, как всегда, спокойно и с чувством собственного достоинства обратился к айяну:
— Мой отец и друг! Столько времени служу я тебе верой и правдой, и меня знаешь хорошо, и всех этих, что вокруг тебя вьются. Столько дел добрых видел ты от меня и для упрочения и во славу власти твоей не столько о себе думал, сколько о твоих замыслах, чтоб претворить их в жизнь. Разве не должен я после всего этого думать, что ты мне не только благодетель, но и защитник? Почему же ты слушаешь наговоры и доносы злых завистников? Ты же сам помнишь, что все они должны быть мне только благодарны: и от смерти я их спасал, и от тяжкого наказания... Сколько пиастров от меня к ним ушло... Да славятся дни твои, зачем уши свои предоставил им? Моей крестной матери я чинил дом в Яссах, потому и задержался. Крестный отец мой умер, детей не оставил, а безутешная вдова слегла в постель от горя. Надобно было мне крестного похоронить, дом починить и только потом ехать!
Страшно разозлился Терсеник-оглу и потребовал всех позвать, чтобы Манук каждому в лицо плюнул. Что ж, каков царь, таков и суд. Стал отказываться Манук: плевков не хватит, да и противно такое наказание, себе дороже. Однако Терсеник-оглу не любил отказываться от своих слов. Всех собрал, а Манук, подойдя к каждому, спокойно напомнил в двух словах, чем и как ему помогал. Хуже плевка или пощечины, когда в лицо злому человеку свои благодеяния перечисляешь. Ни звука никто не смог произнести. Потом Терсеник-оглу со словами "Машалла, машалла!” велел принести всем кофе и трубки.
Видимо, после этого случая Манук любое свое действие во благо просил "завизировать”. В архивах его мы находим огромное количество справок, записок, благодарностей — за подписью, за печатью. Одни из них до сих пор вызывают уважение, например, рескрипты фельдмаршалов, князей, государей. Другие — просто расписки: сколько курушей, какая услуга, подпись... И все бережно хранятся в Бухарестской библиотеке архивов Академии наук Румынии...
Терсеник-оглу после этого еще больше стал доверять Мануку. И сам Манук искренне уважал этого человека, благодаря которому он, молодой армянин, сумел войти в самый изысканный и высший свет пашалыка, а затем стал известной персоной даже в Константинополе. Манук, и до этого предоставлявший айяну значительные кредиты, стал пользоваться его покровительством и, намного увеличив свои богатства, приобрел еще большее влияние на айяна. Вот так и свершаются финансовые дела с покровителями, ибо, став одним целым, они делаются полностью зависимыми друг от друга. Кстати, невероятно, но факт: свой кредит Терсеник-оглу вернул до последнего куруша.
Таким образом, благодаря постоянному участию Манука в делах айяна спокойнее стала жизнь в айянлыке, бояре стали богаче, а простой народ радовался тому, что исчезли разбойные банды. Города, большие и малые, оживились, а Рушчук переживал расцвет. Географическое местоположение города очень тому способствовало. Но нельзя сбрасывать со счетов и необычайные коммерческие способности Манука, а также покровительство Терсеник-оглу, который богател, не прилагая к этому никаких особых усилий. В условиях османской действительности нет ничего неожиданного и удивительного в такой спайке. Наоборот, именно благодаря айяну и его покровительству Мануку принадлежала монополия на шелк, шерсть, хлопок, табак, специи и пчелиный воск. Внушительные годовые обороты при этом он делил с айяном.

"Новое время"