 Переформатирование Ближнего Востока, инициированное Арабским
пробуждением, вырвалось за пределы собственно арабского мира и
оказывает влияние на процессы, протекающие на всей дуге нестабильности,
протянувшейся от стран Северной Африки до Афганистана и Пакистана.
Причем, логика разворачивающихся геополитических процессов не во всем
совпадает с публично артикулируемыми целями и намерениями. Например,
решение проблем Сирии или ядерной программы Ирана являются не столько
целью, сколько средством, при помощи которого решаются геополитические
задачи, в частности, ограничения сферы влияния Ирана.
В 21 веке Иран, впервые за много веков, близок к тому, чтобы создать
географически непрерывную сферу влияния, простирающуюся от Афганистана
на востоке и до Бейрута на западе. Создание сферы фундаментальным
образом изменит баланс сил на Ближнем Востоке, превращая Иран в
доминирующую региональную силу в Персидском заливе и вынуждая
геополитических акторов, в первую очередь США, отказаться от идеи
уничтожения Ирана как регионального центра силы. Кроме того, Иран
получает возможность прямо влиять на политику стран Персидского залива,
опираясь на своих естественных союзников – шиитское население. Будучи
вынужденными решать задачу сохранения своих режимов, Саудовская Аравия и
другие государства Персидского залива станут более сговорчивыми.
Турция также находится в переходном состоянии, когда она уже не
является просто сателлитом Запада, но еще не превратилась в региональную
сверхдержаву. Она больше не ограничивается ролью, которую играла во
время Холодной войны, будучи всего лишь частью НАТО, но пока не
выстроила базис для зрелой региональной политики. Турция не в состоянии
сегодня играть роль гегемона, формирующего региональную картину, и в то
же время не может игнорировать протекающие процессы, что ярко видно на
примере Сирии. Происходящее в Сирии напрямую затрагивает интересы
Турции, однако она не может себе позволить открытое вмешательство в
сирийские дела и тем более возглавить международную коалицию для
«наведения» нужного порядка в Сирии. Как следствие, внешняя политика и
стратегия Турции на сегодняшний день остается двусмысленной и переходной
на всех направлениях. На сегодняшний день Турция не формирует
региональный баланс сил, как должна поступать зрелая региональная сила,
но, скорее, создает турецкий баланс сил, балансируя между подчинением
США и самостоятельной политикой. Мы сталкиваемся со своего рода
парадоксом. Чем сильнее будет становиться Турция, тем менее комфортно
будут себя ощущать ряд геополитических центров и государств региона и,
как следствие, тем более уязвимой она будет становиться. Важно помнить,
что нестабильность на южных границах Турции, рост иранской сферы
влияния, динамика на Кавказе и вероятность того, что США могут изменить
свою ближневосточную политику, не позволяют надеяться на то, что
переходная политика и стратегия станут постоянной.
Таким образом, можно констатировать, что процессы переформатирования
Ближнего Востока вплотную подошли к границам Кавказа и армянских
государств и готовы прорвать ставшие пористыми региональные границы.
Кавказ становится важным элементом геополитического противоборства,
разворачивающегося на просторах Евразии, что вынуждает более внимательно
приглядеться к проблеме арцахского урегулирования в контексте не
Южного, но Большого Кавказа. Кавказ формирует многообразную и
противоречивую реальность, за которую традиционно соперничали
Персидская, Османская и Российская империи. В рамках Большой игры в
конце 19 начале 20 века в борьбу включилась и Британская империя.
Крушение СССР привело к появлению на Кавказе, помимо традиционных
соперников, новых акторов – США, а также государств Южного Кавказа.
Борьба за Кавказ в 21 веке становится более сложной, так как увеличилось
количество игроков и арен, на которых разворачивается противоборство.
Если ранее это была борьба между империями, то сегодня можно говорить,
как минимум, о трех аренах.
Первая арена, локальная, это признанные и непризнанные государства
Южного Кавказа, а также государственные образования народов Северного
Кавказа, ведущие борьбу за национальные интересы. Вторая, региональная
арена, на которой соперничают наследницы традиционных империй – Россия,
Турция и Иран. И третья, глобальная или геополитическая арена, на
которой присутствуют геополитические центры силы, в первую очередь,
Россия и США, а также опосредственно ЕС и Китай. Причем, если Кавказ для
других геополитических акторов и в первую очередь для Запада – это
плацдарм для проецирования военно-политической мощи, и они могут
позволить себе безразличие и отстраненность от судеб народов региона, то
Россия лишена этой возможности и должна проводить более сложную и
нюансированную политику. Через Кавказ проходят коммуникации,
обеспечивающие доступ к критически важным ресурсам Каспия и Евразии в
целом. Основная геополитическая функция Кавказа – быть связующим звеном
между Востоком и Западом, Севером и Югом, обеспечение которой создает
основные геополитические проблемы.
Первая и традиционная геополитическая проблема Кавказа – это
энергетические ресурсы Каспия и Центральной Азии. Созданная в рамках
СССР система трубопроводов надежно «запирала» новые евразийские
государства и позволяла России в постсоветский период сохранять контроль
над энергетическими ресурсами Евразии. Однако появление нефтепровода
«Баку-Джейхан» разрушило монополию России в столь важной сфере. Сегодня
озвучиваются и разрабатываются новые проекты, которые призваны закрепить
данный прорыв.
Другой проблемой региона, которая используется в качестве элемента
геополитической игры, является радикальный ислам и терроризм. Запад
придает большое значение данному фактору. Религиозные, этнические и
прочие различия создают благодатную почву для напряженности и
проникновения в регион идеологии джихада, ваххабизма. Опираясь на
Кавказ, радикальный ислам стремится оперировать на территории всей
России.
И третьей геополитической проблемой следует признать арцахскую
проблему. Роль и значение Арцаха на протяжении веков были связаны, в
основном, с геополитическими функциями, сформировавшие специфический
психотип арцахского армянина, традиционно тяготеющего к военной и
государственной службе. Оценки и прогнозы по нагорно-карабахскому
урегулированию не уделяют должного внимания тем качественным изменениям в
международной среде безопасности, которые произошли за последнее время.
Эксперты предпочитают говорить об Арцахе и арцахской проблеме,
оставаясь в рамках привычного и уже хорошо изученного противостояния
Армении (в лице Республики Армения и НКР) и Азербайджана.
Такой подход соответствует реалиям начала 1990-х, когда Россия, как
наследница СССР, обладала достаточным весом, чтобы пресекать попытки
военно-политического давления извне на конфликтующие стороны. Границы
СССР, перестав существовать как политический феномен, тем не менее,
оставались геополитической реальностью, ограничивающей активность других
геополитических центров. Однако за 20 лет многое изменилось как в
регионе, так и в окружающем мире.
Арцах прошел насыщенный событиями эволюционный путь становления своей
государственности. Да, это несколько непривычный и незнакомый для
внешнего мира процесс, так как становление НКР происходило без участия
международного сообщества, но, в отличие от многих других кризисных
точек, здесь он оказался успешным. В новых условиях попытки игнорировать
Арцах или свести его к «нагорно-карабахской проблеме» очевидным образом
ошибочны.
Что касается международного контекста, то подведшая черту под
постсоветским периодом пятидневная война 2008 года и арабское
пробуждение 2011 года коренным образом меняют геополитический ландшафт.
И в этих новых условиях какие бы то ни было военно-политические
сценарии, предполагающие изолированность Кавказа от глобальных
процессов, становятся не просто неадекватными, но опасными. Стабильность
на Кавказе, как это парадоксально ни прозвучит, оказывается связанной с
наличием арцахской проблемы, которая начинает играть стабилизирующую
роль. На фоне большой динамики на дуге нестабильности дестабилизация
Кавказа, вследствие армяно-азербайджанской войны, является чересчур
рискованным шагом. Она имеет все шансы перерасти из локальной в
региональную, тем самым приведя к потере контроля над геополитическими
процессами на критически важном евразийском «перешейке».
Таким образом, границы постсоветского пространства на кавказском
направлении оказываются пористыми и уже не исключают проецирования
военно-политической мощи в обоих направлениях. В этих условиях
рассмотрение сценариев ограниченной армяно-азербайджанской войны
выглядит по меньшей мере несерьезным, если не безответственным.
Очевидно, что военно-политическая активность вокруг Арцаха является
элементом более широкой картины. И рассуждать об инициативе
южно-кавказских государств по развязыванию войны, исходя из их узких
национальных интересов, допустимо лишь в том случае, если
предпринимаемые шаги вписываются в более широкий международный контекст.
Наличие стольких геополитических, не говоря уже о региональных и
локальных, проблем, влияющих друг на друга, превращает соперничество за
Кавказ в нетривиальную задачу. Необходимо отдавать себе отчет, что
противоборство разворачивается на всех аренах. Попытки не принимать в
расчет одну из арен могут иметь печальные последствия, а непродуманные
шаги – к совершенно другим, чем ожидалось, результатам. В качестве
яркого примера можно вспомнить поведение Грузии в 2008 году, когда она
посчитала возможным использовать фактор геополитического противоборства
между США и Россией для решения своей локальной государственной задачи –
возвращения контроля над Абхазией и Южной Осетией. Амбициозность и
молодость Саакашвили, посчитавшего для себя возможным решать задачи
грузинской государственности за счет участия в игре на геополитической
арене, закончилось вполне предсказуемо для Грузии. В результате
пятидневной войны Россия нанесла тяжелое поражение и, не входя в
столицу, продемонстрировала миру и Грузии ее беспомощность.
Таким образом, разрабатывая кавказскую стратегию 21 века, акторы
вынуждены формировать отклик на целый спектр вызовов и угроз. При этом,
критически важной проблемой становится различение основной арены, на
которой разворачивается противоборство, способность понять, на какой
арене – локальной, региональной или глобальной – будет разворачивается
очередная фаза противоборства за Кавказ? Каким образом и в каких формах
будет осуществляться проецирование геополитической мощи? Вопросы, ответы
на которые становятся критически важными для всех государств Большого
Кавказа. Рачья АРЗУМАНЯН
Политолог
Степанакерт http://theanalyticon.com/?p=1957&lang=ru
|
