Флотский юмор годится для боя и для отдыха

Обойти Скандинавию... Североморцы говорят об этом так: «Зайти за угол». И обычно, если уж зашли за угол, то направились далеко. Для Северного флота такие плавания – будни. Но для многих командиров – это первое серьезное испытание океаном.

РАДУГА

Командир большого противолодочного корабля «Жгучий», на котором мне довелось участвовать в том походе, готовился отметить свое тридцатипятилетие. В столь дальний поход он уходил самостоятельно впервые, и потому все воспринималось им обостренно, осмысливалось быстро, незамедлительно «перегоняясь» в тот практический опыт, который так необходим мореплавателю.

Знакомые северные моря встречали корабль ласково. Зато настороженно встретили «Жгучий» натовские самолеты. Они появляются вдруг, но появляются обязательно, начиная эстафету сопровождения каждого советского корабля, отправляющегося в дальний поход. Со второго или третьего захода «Нимрод» сбросил в море белый продолговатый предмет. Естественно, что летчиков интересовал не столько БПК: вот он весь на поверхности, сколько подводная лодка, которая могла идти с БПК в паре. Поискав ее с воздуха, но не найдя, «Нимрод» решил сбросить гидроакустический буй. Реакция командира была естественной: подойти и посмотреть.

Впервые такое маневрирование далось Сан Санычу, как величали капитана 2 ранга Кибкало друзья, не очень-то просто. Реверсы ходами, перекладывания руля имеют свои пределы, а кроме того, ветер, малознакомые течения... Все это стоило сил, времени, сожженного топлива. Когда же цель была достигнута, то взгляду представился не дорогостоящий буй, а пенопластовый брусок с грузом, что явно было рассчитано на малоопытность командира БПК.

Весь экипаж пребывал в разочаровании. Но недолго. Потому что «шутка» натовцев не обескуражила командира. «Нимрод», скрывшийся было за горизонтом, вернулся еще раз. И тут капитан 2 ранга Кибкало приказал сымитировать переговоры с подводной лодкой. Приказание было исполнено с живостью и изобретательно. «Нимрод» засек «переговоры» и, видимо, уже вынужден был, выполняя соответствующую инструкцию, начать повторный поиск подводной лодки. Он висел в воздухе, пока не кончилось горючее. Его сменил другой самолет. Моряки посмеивались, наблюдая за натовцами всей имеющейся оптикой. Самолет проходил порой так близко, что были видны лица пилотов. Может быть, и им удалось разглядеть на крыле мостика удовлетворенно щурящееся лицо Сан Саныча: работать он их заставил долго, а главное – впустую.

Мир стихии тоже не преминул «прощупать» молодого командира. Ночью начался шторм. Луна, как ракета, взлетала и падала в иллюминаторе мостика. Жалобно постанывали кольца раскачивающихся занавесей, у штурмана посыпались карандаши... Скоро все эти звуки заглушит тяжелый многодневный шум шторма. И нет такого корабля, которому бы он не доставил какой-либо неприятности.

Сан Саныч, свыкнувшись с темнотой, смотрел вперед, в глубину куиндживской ночи.

– Плывем, – улыбнулся в потемках Кибкало. – Атлантика... – Он откинулся в кресле. Вздохнул. – И всегда командиру что-нибудь мешает наслаждаться окружающим. Сейчас вот дефицит топлива и внезапный шторм.

Нельзя сказать, что командир ошибся в расчетах. Нет, просто чуть-чуть не хватило опыта, чтобы предвидеть внезапное и длительное ненастье. Циклон, идущий было по касательной, проявлял внезапное коварство, ринувшись наперерез нам.

Нет ничего привычнее заправки в океане, но только не в штормовую погоду. В шторм заправляются не по доброй воле, а потому и не все командиры да капитаны умеют хорошо это делать.

Несколько дней танкер шел за нами – тяжелый от запасов топлива, недосягаемый из-за шторма. Командир поглядывал на него с тоской и сумрачно выслушивал доклады инженер-механика об опустевающих цистернах.

И вдруг в один из тягостных моментов после очередного такого доклада в динамике раздался крик сигнальщика:

– Товарищ командир, справа, 20 – радуга!

Все тут же кинулись к иллюминаторам. Из серого моря по темному небу на просветлевший с запада горизонт вымахнул семиполосный радужный мост. Мост надежды и везения, которое океан иногда дарит морякам.

Волна успокоения прокатилась по растревоженным душам моряков. А командир вдруг приказал передать на танкер просьбу приготовиться к заправке. На мостике переглянулись. Погода пошла на улучшение. Еще несколько часов – и можно спокойно заправляться. Но надо подождать. Озабоченно ответил и танкер. На прошлой заправке в довольно спокойном море чуть не порвали шланги. А что же сейчас? Но командир был неумолим: заправляться – и все.

В конце концов, танкер вышел вперед, подождал нас, и оба экипажа начали готовиться к заправке кильватерным способом. В штормовых условиях. Командиру приходилось маневрировать в опасной обстановке. Корма танкера прыгала вверх-вниз – и шланги, как тончайшие нити, так и норовили оборваться. Когда же, наконец, пошло на «Жгучий» топливо, из туч пробилось солнце, а волны спрятали белые когти гребней.

Заправка пошла веселее. Тем более что в кормовой надстройке танкера появилась женщина. Офицеры на мостике даже чуть подтянулись, будто могла далекая «атлантидочка», как назвал ее командир, увидеть их через сотню метров, да еще через стекла иллюминаторов. Единственного, кого она могла видеть, – руководившего заправкой на баке стройного и юного командира минно-торпедной боевой части. Мечтательный старший лейтенант засмотрелся на корму танкера. Но тут Чапа, четырехмесячный щенок женского рода, наверное, из женской ревности вдруг начала яростно облаивать танкер. Старший лейтенант сконфузился, однако как флотский офицер быстро нашелся: сунул к пасти щенка микрофон. Лай, усиленный металлом динамиков, потряс верхнюю палубу – и бедная Чапа, взвизгнув, кинулась прочь с бака, испугавшись своего голоса. Командир красноречиво погрозил своему минеру в иллюминатор. Тот смущенно развел руками.

Разохотившись, после заправки топливом решили заправиться водой. Но здесь получилась неувязка – шланг не просто оборвался, а утонул. Командир передал ехидную благодарность капитану танкера за «безупречное» обеспечение.

Тем временем зоркий глаз главного боцмана обнаружил, что водяной шланг не канул бесследно в пучину океана, а, задержанный на форштевне напором встречной воды, путешествует с кораблем. Было решено его поднять. Но все ухищрения моряков оказались безрезультатны. Минер предложил опустить за борт на лине главного боцмана.

– Отставить, – досадливо ответил командир, – наши корабли не разбрасываются главными боцманами…

Впоследствии мне еще не раз приходилось участвовать в дальних походах, но радугу в шторм больше не видел никогда. Зато видел, как в шторм творят моряки чудеса, надеясь не на везение, а на себя.

НА БОЧКЕ

Чем дальше военный моряк оказывается от родины, тем чаще он вспоминает оставленные берега и все, что стоит за ними, с детства наполняя его жизнь ощущением родного. Некоторыми воспоминаниями моряки охотно делятся. Теми, что веселы. Ибо юмор, считают корабельные офицеры, непревзойденный консервант жизнерадостности флотского человека.

Во время похода в Южную Атлантику на БПК «Жгучий» более всего к таким юмористическим воспоминаниям оказался способен его командир капитан 2 ранга Кибкало. Когда мы подходили к Конакри и размышляли, на что будем становиться: на якорь или на бочку, он рассказал историю о бочке, которая способствовала... укреплению порядка в соединении.

Произошла она, по уверению командира, с крейсером «Александр Суворов», правда еще в те далекие времена, когда соединение, в которое входил крейсер, составляли главным образом первые эсминцы, а командовал им контр-адмирал, примечательный двумя яркими пристрастиями: к совершенному порядку и к рыбной ловле. В выходные дни, а в те времена они случались почаще и у командиров соединений, он отправлялся на рыбалку. На остров ли, на побережье, а если погода благоволила, то и на внешний рейд, на бочку.

Морская бочка, при всем богатстве воображения неморяка, не может быть довольно точно представлена, если ее не видели вблизи. Сознание никак не хочет расшириться до ее действительных размеров. По морскому словарю бочка – это железный или стальной поплавок, имеющий вид герметически закупоренного цилиндра со сквозной, проходящей посередине трубой. Через трубу пропускается цепь от мертвого якоря. Мертвый якорь неподвижно покоится на дне. Бочка же поддерживает на поверхности последние звенья якорь-цепи. Работа тяжелая: цепь весит тонны, а значит, достаточного водоизмещения в тоннах должна быть и бочка, чтобы не утонуть. На бочку становятся корабли, то есть соединяют свою якорь-цепь с цепью мертвого якоря.

В одно из лучезарных воскресных утр, когда Тихий океан вспоминает, за что он получил свое великое имя, командир соединения собирался побросать донки на большом рейде. Компании в этом занятии для души он не любил, потому точно сказать, когда и куда командир соединения подастся, никто заранее не мог. По этой, в частности, причине появление адмирала на соединении в несколько уже поздноватый для рыбалки час оказалось неожиданным для оперативного дежурного. Иван Иванович (пусть так зовется наш адмирал), прибыв на флагманский корабль и приняв доклад оперативного, в первую голову приказал готовить рейдовый катер. Затем объявил, что пойдет на бочку, и дал указание снять себя с бочки в 18 часов. Окажись оперативный дежурный предусмотрительным, окажись у него наготове катер, командир соединения тут же отправился бы на рейд – и воскресная жизнь тихо-мирно продолжалась бы.

Но оперативный доложил, что катер будет готов через десять минут.

– Так скоро? – ехидно улыбнулся контр-адмирал. – Что ж, десять минут – тоже время, не будем его терять.

Невольно приглушенное перспективой ожидания пристрастие к наслаждению природой высвободило пристрастие адмирала к наведению порядка. Он сделал, увлекшись, часа на полтора небольшую ревизию отдыхающему соединению, затем еще несколько минут, стремясь сдержать гнев в выражениях, высказывал свое мнение в рубке оперативного, затем снял его с дежурства и, наконец, отбыл на рейд.

Пока рейдовый катер летел к бочке, адмирал успокоился, снова вернув себе идиллический настрой, а поверженный в прах оперативный дежурный передал сменщику «рцы» (нарукавную повязку) и обстановку на соединении. Единственное, о чем он в расстройстве забыл сообщить, – о рыбалке адмирала и необходимости к 18 часам послать за ним катер.

...В понедельник, в четыре часа утра, после успешного выполнения всех задач похода, крейсер «Александр Суворов» возвращался на внешний рейд. Команда предвкушала заслуженный отдых, командир артиллерийской боевой части, виновник хорошего настроения экипажа, с мегафоном прохаживался по баку плавно идущего к бочке крейсера. Легкий туманец не был офицеру помехой. Найти родимую бочку он мог и с закрытыми глазами. Поэтому, еще ничего визуально не наблюдая, но веря своей интуиции, время от времени с подчеркнутым шиком докладывал на мостик:

– До бочки 582 метра!

– Добро, – отвечал с мостика командир, не думая сомневаться.

– До бочки 451 метр, – нараспев, к удовольствию швартовной команды, гремел в мегафон командир БЧ-2.

– До бочки 343 метра... Человек на бочке! – неожиданно раздалось с бака.

Командир, нежившийся в кресле, едва повел плечами.

– Командир БЧ-2, – философски начал он в микрофон трансляции, – я понимаю, что у вас большая радость, но не слишком ли рано вы начали «отмечать» успешную стрельбу? Вам добро отдыхать в каюте, пригласите на бак помощника.

– Товарищ командир, – минуту спустя загрохотал голос помощника командира корабля с верхней палубы, – до бочки 302 метра, человек на бочке!

Командир поморщился.

– Помощник, стало быть, и вы составляли компанию командиру БЧ-2? Вам тоже добро отдыхать. Передайте мегафон главному боцману.

– Товарищ командир! – тут же закричал главный боцман, – до бочки 283 метра! Адмирал на бочке!

– Стоп машины! – взлетел с кресла командир крейсера. – Обе средний назад!

Он бросился к иллюминатору рубки. Бочка явственно выступала из легкого тумана. На ней виднелась сжавшаяся от холода, но все равно очень знакомая фигура командира соединения.

– Катер на воду! – закричал командир.

Тут же закрутились блоки лебедок, катер еще в воздухе взревел двигателем и, коснувшись глади моря, рванулся к бочке. Едва матросы помогли контр-адмиралу перейти в катер, как тот, описав пенную дугу в молочном заливе, понесся к берегу.

Через некоторое время от пирсов один за другим стали «выстреливаться» в море эсминцы. Почему? Никто из моряков и не подозревал: раз командуют – значит, надо!

Независимое военное обозрение