Интерес к личности выдающегося армянского национального деятеля Гарегина НЖДЕ (1886-1955) растет из года в  год.  В известной степени помог этому и выпущенный на экраны фильм. Можно сказать, с его выходом белых пятен в биографии Нжде стало меньше. Но их еще хватит и на многие другие картины, книги, исследования. Нжде - личность и впрямь легендарная. А в случае с Сюником, который ему с соратниками буквально удалось вытащить из большевистко-тюркских лап, и вовсе титаническая. Если бы не победа Нжде, Сюник и Зангезур наверняка были бы подарены большевиками Азербайджану, как Нахичеван и Карабах, и в итоге Армения превратилась бы в конклав с неопределенным будущим.
Литературное наследие, точнее — публицистика Гарегина Нжде мало известна русскоязычному читателю. Предлагаем отрывки о Сюнике и Зангезуре из очерка "Род — наша опора”, не так давно опубликованного журналом  "Литературная Армения”. "НВ” благодарит редакцию "ЛА” за предоставленный материал.

МАЙ НАШЕЙ НЕЗАВИСИМОСТИ

...Пожалуй, ни один национальный деятель не подвергался столь страстным нападкам и критике со стороны Советской власти, ее газет и разного рода ее трубадуров и апологетов, как автор этих строк. Прошло десять с половиной лет с того трагического дня, когда мы покинули Армению, но красная власть не забыла, не забывает и вряд ли когда-либо до конца забудет меня. И это понятно, более чем понятно. Первую пулю по Красной Армии выпустил мой боец, и последним во всей России и Закавказье он покинул поле боя. Это мои народные дружины разгромили, обезоружили и взяли в плен почти все войсковые части 11-й Красной Армии, это моя народная армия — вопреки договору, заключенному между правительством Республики Армения и представителем Москвы Леграном, по которому Зангезур был отдан Азербайджану, — силой оружия продиктовала Советской власти свою волю и присоединила Сюник к Армении.
После первой советизации Армении я, заняв и объединив Горную Армению, создал суверенный Сюник, который стал психологическим импульсом к всенародному февральскому восстанию в Армении. А после второго падения Еревана он послужил спасительным мостом для армянской интеллигенции, бежавшей от турецко-большевистского зверя. В один из самых ответственных моментов армянской истории, когда турки и большевики вступили в сговор против самого существования нашего народа, он, героический Сюник, как сказочный титан, держа одну руку над родными горами, чтобы защитить их от врага, другую прозорливо протянул через Аракс, чтобы чудом спасшаяся многотысячная военная и интеллектуальная элита нации из Араратской долины без потерь ушла в Персию. Таким образом, Красная Армия встретила в нашем горном краю мощное сопротивление, какого не видела в России, и оставила здесь десятки тысяч убитых и пленных и большое количество военных трофеев. Целый год Сюник с редким в наши дни героизмом насмехался над закавказскими силами Москвы, нанося ей тяжелейший урон, выводя ее из себя и покрывая позором.

Была весна 1921 г., и над нашим горным краем еще развевался Триколор. На рассвете 28 мая с гор с песнями и музыкой стекались к столице Сюника народные дружины и многотысячные людские массы из районов Зангезура, Татева и Карабаха. Боевое армянство края, скорбя о судьбе Араратской долины, поднялось в тот день, чтобы гневно воззвать к совести человечества.
Около полудня вокруг братской могилы павших от руки большевиков Ширина, Хорена, Сако, Ашота и других вырос целый лес штыков, шашек и знамен. Над святым могильным холмом величественно и гордо сверкали под солнцем меч и крест Сюника: первый как символ победы, второй — страданий. Теплые речи, слезы горести и радости.
В тот день я понял, что о моральном величии или ничтожестве государства можно судить по лицу любого из его граждан. В тот день в глазах сюнийцев читалась вся мощь и сила нашей нации.
В тот день сюниец победил, ибо армянскими дружинами руководил дух Рода; ибо на земле Сюникской, помимо авторитета офицеров и повиновения солдат, было еще и нечто третье — род. Под именем непреложного национального долга он встает о весь рост перед воином-патриотом в любой воюющей стране и говорит ему: "Повинуйся мне, и ты победишь”.
В тот день я увидел Сюник во всем блеске его силы, славы и величия. Сюник был горд, потому что нанес поражение Азербайджану, разбил турецкие полки, обезоружил 11-ю Красную Армию. Он был горд, потому что своим героическим противодействием отвел занесенный над армянской интеллигенцией "смертоносный советский топор. Он был горд, потому что спасительным мостом подставил спину отступавшей к Персии многотысячной людской лавине.
Однако тот, кто хорошо знал сюнийцев, в этот день наряду с сознанием исторической значимости свершенного читал в их лицах и понимание трагичности их положения.
В тот день все, будь то командир или боец, мужчина или женщина, при общем ликовании молча думали про себя: "Если бы наши оружейные склады не были пусты... У нас, воюющих во имя свободы с многократно превосходящими силами врага, нет ни хлеба, ни патронов”.
Да, наряду с нехваткой многого, что необходимо для ведения войны, в Сюнике не было самого насущного: хлеба и боеприпасов. Он сознавал, что не сумеет, как павлин, скрыть под роскошными крыльями свои "черные ноги” и пустоту своих складов. Он был горд, потому что победил, но вместе с тем испытывал горечь, ибо не имел возможности пользоваться плодами своей победы.
При таком трагическом положении дел наша независимость просуществовала еще два месяца, после чего, так и не познав победы, над землей Сюникской зловеще заполоскалась красная советская тряпка.
* * *
Унесенный политическими бурями Май нашей Свободы мы празднуем сегодня на чужих берегах. Изгнанники мы и горемыки, и единственным оправданием жизни нашей, что тяжелее и бесславнее любой ссылки, может быть только стремление посвятить ее выявлению внутренних и внешних причин бедствий, выпавших на долю нашего народа.
Сегодня необходимо и должно пытаться постичь и осмыслить следующие истины:
— история преследует и карает сыновей за старые грехи отцов. Вековым рабством, неслыханными страданиями и неисчислимыми жертвами искупало и продолжает искупать армянство старые грехи своих вождей. И будет искупать и впредь, потому что и сегодняшний армянин, которому завтра достанется тяжелейшая миссия управлять судьбой армянства, не изжил в себе эгоизм;
— армянский народ, куда более обязанный своей вековой политической обездоленностью безобразной грызне своих предводителей, чем географическому положению своей страны и захватническим аппетитам внешних врагов, утратив созидательную идею необходимости внутреннего единства и единомыслия, потерял свою независимость, а затем и страну. Увы, эта недобрая старая закваска и сегодня бродит в душе армянина. Нашими национальными лидерами все еще руководит дьявольский раскольнический дух;
— являясь дичью, неизменно доступной для наших соседей-волков из-за внутренней нашей грызни, мы еще наивно сетуем на мир, который не единожды на деле давал нам понять, что народ, в силу внутренних причин неспособный пользоваться своим совокупным ресурсом, морально не вправе надеяться на помощь извне.
Даже сегодня, когда над Арменией снова нависла страшная тень грядущей беды, когда между существованием нашего народа и его будущим пролегла черная туча, — даже в этот грозный час нашей истории мы не хотим понять, что на свете есть лишь одна-единственная сила, которую отныне следует впрячь в колесницу всеармянской самообороны, с тем чтобы жить и созидать сообразно нашим национальным традициям.
Эта чудодейственная сила — внутриродовая мораль "Цегакрон”.
Эта этика, отрицающая индивидуализм, повелительно требует от наших идеологов и руководителей как можно скорее отказаться от той демонической морали, что, питая наши слабости, веками с нашей же помощью служила успеху врагов нашего народа. Только новое поколение, освященное этой моралью, может стать охранителем 28-го Мая.
Мораль эта требует жить и бороться, руководствуясь интересами Рода. Она требует от нашей интеллигенции во имя Мая нашей Независимости величайшей жертвы — изжить свое "Я”. Если эта жертва будет принесена — нам удастся доказать миру и нашу способность отстаивать право на независимость собственными силами.
Иначе... нет-нет, не стану говорить о том, что будет с Арменией и армянством; иначе... читатель, сам заверши мое слово...

ТРИКОЛОР ПРОТИВ КРАСНОЙ ТРЯПКИ

Сюник продолжал свою прекрасную и тяжкую борьбу, которая велась не во имя спасения части нашего народа или освобождения неотъемлемой части Армении — двойная эта цель была уже достигнута, — а во имя преследуемой и травимой большевистским зверем армянской интеллигенции, которая нашла прибежище в нашем горном краю. Красная Армия, застав Армению без ее интеллигенции, подступила к Сюнику и окопалась под его стенами.
Как упустившая добычу взбешенная собака, она остановилась близ границ Сюника, обратив свою морду к нашим позициям. Враг, знавший охоту только на зайцев, памятуя кровавый опыт прошлого, понимал: чтобы добраться до армянской интеллигенции на сюникском берегу Аракса, он прежде должен одолеть льва, живущего в каждом сюнийце. Он знал, он чувствовал это и в бессильной ярости снова и снова натравливал на Сюник своих псов — свою армию. И только. Упущенная добыча была не из обычных. Сорвалась охота турецко-большевистского командования на армянскую интеллигенцию, массовая охота на цвет нашего народа, в случае успеха которой армянство было бы обезглавлено.
* * *
Смертельный приговор армянской интеллигенции был вынесен давно. Армянская интеллигенция должна быть уничтожена — так решили товарищи Энвер и Зиновьев, когда лобызались в татарской столице. Спустя несколько дней после первого съезда коммунаров Востока в советской газете "Красный авангард” был опубликован приговор, вынесенный армянской интеллигенции этими монстрами: "Дашнакцутюн должен быть уничтожен наголову”.
Армянская интеллигенция должна жить, чтобы жил и армянский народ, — в свою очередь решил Сюник и взял под защиту своих мощных орлиных крыльев многотысячную массу беженцев из Араратской долины.
— Сдайте нам армянскую интеллигенцию, сложите оружие и тем самым спасите ваши села. Если вы не примете наш ультиматум, они будут преданы огню и мечу.
— Иди и забери! — отвечал армянин-горец и продолжал черной тучей висеть над головами русских, турецких и татарских войсковых частей. Враг грозился инсценировать на берегах Ерасха времена Шах-Аббаса. Он из кожи лез, желая утопить в родных водах ум и душу армянского народа, но не решался приказать своей своре: "Ату!”
Грозные ультиматумы сменялись делегациями, парламентерами, листовками, неизменно надменными и угрожающими. Враг грозился, сжимая в карманах кулаки. Турки и татары изрыгали брань в адрес моих отрядов — но и только.
— Собака лает, ветер носит, — отвечал Сюник на все заявления врага, продолжая свое важнейшее дело спасения армянской интеллигенции.
* * *
Так на границах Сюника оставались стоять друг против друга смертоносная рука, вооруженная советским топором, и стальное крыло орла-Сюника.
Героический край смотрел прямо в глаза врага, удерживая его под своими стенами, дабы тысячи людей, вырвавшихся из когтей красной смерти, могли спокойно и без потерь перейти к безопасным берегам. Так были спасены армянская интеллигенция, студенчество, офицерство. И это в то время, когда в Горной Армении правил царь-голод; когда народ в большинстве своем кормился одними овощами со своих огородов; когда на позициях у моих бойцов не хватало даже черствого хлеба; когда в один из наших оружейных складов был доставлен труп крестьянина, посланного перевезти пушку, — трагическая жертва высокого долга.
И это в оторванном от мира краю, где у воевавших недоставало боеприпасов, не было живой связи с внешним миром, надежды на помощь извне — всего того, без чего современные армии, не помышляя о сопротивлении, сдают врагу свои знамена на поругание. В этом тяжелейшем положении, когда на попятную идут целые государства и армии, сюниец не опустил свой щит, и только благодаря этому сегодня жива араратская интеллигенция. Сюник не имел ничего, почти ничего для ведения войны, но у него было абсолютное осознание серьезности создавшегося положения и выпавшей ему роли, было самое чудодейственное оружие мира — внутриродовая мораль.
Мои отряды не бросили свой щит, ибо ими руководила не человеческая слабость, а чудотворный родовой дух. Они понимали, что Армения без географического ее костяка, каковым является Сюникский край, и армянский народ без его интеллигенции существовать не могут. Мои бойцы четко сознавали, что смириться с потерей изгнанников, нашедших прибежище в Сюнике, означает смириться с гибелью всего армянского народа. Оттого они с полным осознанием своего долга оставались на боевых позициях, когда решался вопрос быть или не быть армянской интеллигенции. Из понимания этого и проистекала их высокая ответственность, перед которой оказались бессильны турецкие, татарские и красные орды.

СЛАВА И ТРАГЕДИЯ АРМЯНСКОГО ОРУЖИЯ

Нравственно несостоятельна личность, которой недостает национальной гордости — плода национального самосознания, которое питается нашим преклонением перед всем прекрасным, возвышенным и героическим в Родной Истории. Без этой высокой добродетели человек ущербен и как личность, и как член общества. Это святое чувство продолжает оставаться для меня неиссякаемым источником патриотизма, родовой этики и счастья. Это оно придавало сил и окрыляло мои народные дружины в пору военных действий в горах. И сегодня оно единственное, что утешает меня и притупляет горечь моей изгнаннической жизни.
Есть определенные часы в течение дня, когда душу мне согревает, как любвеобильная мать, мое чувство национальной гордости.
Есть заветные мгновения в течение дня, когда, с беспредельной тоской перебирая в уме века Армянской Истории, я любовно взываю к памяти национальных воинов и полководцев, оставивших Армянскому миру достойные преклонения примеры духовной "красоты, неукротимой отваги и высочайшего благородства”. И я душой сливаюсь с ними, сопереживаю вместе с ними их грозные победы и с тоской расстаюсь, чтобы спустя день вновь наслаждаться их облагораживающей дружбой. Так я питаю свое чувство национальной гордости. Чтобы не расслабляться, совершаю эту свою ежедневную символическую мобилизацию — призываю эти украшающие нашу историю души и, вызвав их на разговор, слушаю.
Господи, как велико созвездие героев на небосклоне нашей истории! И как ослепительно их сияние! Все они увенчаны лаврами, не единожды ранены, отмечены шрамами боевой славы. Статны они, яснооки, курчавы. В зрачках — молнии, ярость, горечь. И они говорят: "Нет, почти нет племени в мире, которое не испытало бы мощи нашей руки”.
Хвастливые вавилоняне, скорые на подкуп римляне, хитрые сасаниды, вероломные византийцы, алчные арабы и скифы, головорезы аланы, кушаны, кавказские горцы — со всеми мы обменивались ударами и ранами бессчетное множество раз. И не раз одолевали их.
Однако нечасто удавалось нашему роду сполна воспользоваться плодами своего мужества, ибо был свой, внутренний враг, изменам которого обязан армянский мир своим вековым политическим бессилием.
Мощью наших воинов и стратегов чаще пользовались чужие, чем родная страна. И потому слава о нашей храбрости дошла до самой Ассирии, Рима, Иудеи и Кавказских гор. Сколько утрат мы понесли за чужие отечества! Непобедима была та армия, обок которой воевала за успех чужого оружия и наша армянская армия, тем более когда ее возглавлял армянский полководец. Особенно нещадно эксплуатировали армянское мужество персы и византийцы. Армянская доблесть часто становилась крепкой опорой для их шатких тронов. Вовлекая нас в войну со своими внешними врагами, они использовали наше мужество как неодолимый барьер между собой и ими. Большей частью своей славы персы обязаны нам, нашей храбрости. Весомую лепту внесли мы и в славу греков...
Таким образом, сколь величественна, столь и печальна мощь оружия моих братьев, к памяти которых взываю я каждый день.
* * *
Предосудительно немощен народ, лишенный родового сознания. Без родовой религии он не что иное, как ходячая одежда рода. Но стоит в нации пробудиться роду, как душа человека очищается от всяких пороков и слабостей, он становится воплощением любви и преданности ближнему, неизменно готовым умереть за свой род. В этом случае личность видит в ближнем самого себя — с иным обличьем и под иным именем.
Проснется род — и нация обретает силу противостоять величайшим угрозам и преодолевать самые тяжелые испытания, ибо она уже представляет собой единый собирательный дух, внутренне раскрепощенный, цельный и победительный.
Когда нация живет по закону рода, боль каждой нанесенной врагом раны и бесчестья глубоко ощущает любой из ее членов.
Так создается то коллективное Сердце, откуда рождаются сильные духом Варданы, Гайл Вааны, Мушеги.
А появятся таковые — и народ становится орудием гнева рода, в народе-армии уже встречаются и обнимаются Гевонды Ерецы и Мамиконяны — армянские мученики, святые и герои, под предводительством которых он в минуту опасности вкладывает в каждый свой контрудар всю мощь клокочущей ярости своего рода. И побеждает.
Свидетель истинности моих слов — Армянская История.

НЕЗРИМЫЙ СУДЬЯ

Сюник воевал с турецкими, татарскими и красными ордами. Мы были отрезаны от мира, осаждены. Не было боеприпасов, не хватало хлеба. Это был один из тяжелейших наших дней. Чтобы поднять дух войсковых частей, я переходил от фронта к фронту, от позиции к позиции. На одном из юго-восточных фронтов Аревига ко мне подошел один из моих сотников:
— Парон спарапет, в борьбе с врагом мы до сих пор добивались невозможного. Вам не кажется, что сопротивляться дальше не имеет смысла?
Я не стал сразу отвечать моему думавшему об отступлении ротному — он словно уже не сознавал, что уступить на этом участке значило позволить врагу пойти по трупам армян Аревига и соединиться с татарским Азербайджаном.
Я приказал созвать всех командиров. Пришли.
Все молчали, но лица многих выдавали тревогу за успех нашего дальнейшего сопротивления. Поражение всегда начинается с потери духа — это применительно и к командирам. И успех врага начинается с той самой минуты, когда ослабевает вера в победу у командования воюющей с ним армии. В подобных случаях войско инстинктивно ощущает себя покинутым, обезглавленным.
Я словно воочию видел поражение, нависшее над нашими головами. По сути, мы уже потерпели поражение, врагу оставалось только, набравшись духу, продвинуться на тысячу шагов вперед, чтобы мы бросили свои позиции.
Время от времени ночную тишину будоражил злой посвист пуль.
Ротный, настроенный на отступление, ждал моего ответа. Я раздумывал. Приказать воевать, пойти на смерть? Этого было недостаточно. В подобные минуты приказы и угрозы бессильны. Я знал это по опыту и продолжал размышлять. Понемногу мысли мои начали проясняться, я уже знал, что буду говорить и делать, но все еще продолжал молчать, когда дрогнувший духом ротный прервал тишину:
— О чем вы думаете, парон спарапет?
— О том, мой храбрый ротный, что ты и некоторые другие, я вижу, забыли армянскую историю, которая началась задолго до нашей борьбы и нашей борьбой не закончится. В этих горах воевали до нас, воевать будут и после нас. Скажите, как бы вы назвали Давид-Бека, если бы он из-за простой человеческой слабости сдал Сюник турецким и татарским ордам? Армянин, воевавший до нас в этих горах, всецело понимал, что уступить врагу Сюник значило сдать соседям-мусульманам армянское воинство и навсегда вручить им судьбу армянского народа. С тем же спасительным сознанием будет воевать, умирать и побеждать на этих высотах и завтрашнее армянство. Выходит, вам одним недостает понимания этого факта? Забыли бессмертный наказ рода: победить или погибнуть?
— Нет, — последовал ответ моих ротных.
— Я никогда не думаю об отступлении, потому что обычно в подобные роковые минуты обращаюсь к своей совести — вопрошаю внутреннего своего судью: как поступили бы в аналогичных и более тяжких ситуациях Варданы и Давид-Беки?
— Погибали бы, но побеждали.
— Как, по-вашему, следует поступать в таких случаях командирам, которым выпадет в будущем возглавить святое дело защиты нашего народа?
— Погибнуть, но не уступить Горную Армению.
— Я всегда так отвечал по велению внутреннего моего судьи, так же отвечаю себе и сейчас...
— Я... — попытался оправдаться мой ротный, — я хотел сказать, что у нас кончились боеприпасы.
— Но кто сказал, что побеждают только при наличии большого количества оружия? Очень часто побеждает сторона, которая мало стреляет. Это трус то и дело поднимает шум, выдавая свой страх. Враг боится не винтовки, пулемета, пушки, а полной тишины. Ничего нет ужасней молчаливого наступления, особенно ночью, когда каждый камень, куст, все то, что может привлечь глаз и разбудить воображение, превращается в атакующего противника. Десяток молча продвигающихся бойцов — это полк, рота, целое войско для обороняющихся. Ночью мрак, тишина, скалы — союзники атакующего. А когда нападаем мы — хозяева этих гор, нас сопровождают еще и жаждущие мести тени тех, кто до нас презрел смерть и пал на этих священных высотах. Когда нападаем мы, с нами еще и могучий дух наших гор. Следовательно, чтобы не ощущать нехватки боеприпасов, будем верны стихийным формам благословенной нашей стратегии. Пусть нашим уделом станет ночной бой. Значит, ударим, как ударяет смерть, — молча и неожиданно.
— Ударим! — воскликнули в один голос ротные и, воодушевленные, возвратились в свои роты, на линию огня.
К рассвету враг был разбит и пленен почти без единого выстрела. Мои бойцы в этот день благословляли судьбу, что не преминула доставить нам руками неприятеля большое количество боеприпасов.
В этом бою сюниец в очередной раз убедился, что побеждает сторона, уповающая не на свой бронированный кулак, а на внутреннее превосходство. Что народ, ведомый родовым духом, не нуждается в длинном мече. В этот день сюниец в своих горах подтвердил, что нетрудно найти щит против оружия железного, но не духовного, коим является оружие Рода.
Перевод Жанны Шахназарян
Подготовил Карэн МИКАЭЛЯН

На снимках: Нжде - замкомандира II Добровольческого армянского отряда в составе русской армии,кавалер орденов Св.Владимира, Св.Анны и Георгиевскими крестами; Нжде (в центре) с соратниками; Нжде в Зангезуре, осень 1920 г.

http://www.nv.am/lica/26309-v-glazax-syunikcev