 В новонезависимых государствах Южного Кавказа – Республике Армения,
Республике Грузия и Азербайджанской Республике – религиозные институты
получили возможность функционировать свободно и превратились из объектов
в субъект. В трех странах начался неожиданный и поверхностный возврат к
вере, религиозные институты перешли из подчинения политическим властям к
политическому сотрудничеству, а мощная ксенофобия на свободном
религиозном «рынке» привела к созданию конкурирующих группировок. Пора
по очереди уделить внимание каждому из этих явлений.
Медленно, но верно ситуация меняется, но небольшое количество
возрожденных духовных святынь дает повод для жалоб на то, что для
большинства армян, грузин и азербайджанцев доступ к местам поклонения
слишком сложен, в то же время, уже действующие церкви и мечети редко
бывают многолюдными. Несмотря на то, что в последние годы беспрецедентно
выросло число свадебных и упокойных религиозных ритуалов, тем не менее,
большинство жителей Южного Кавказа посещают духовные места в основном с
целью участия в подобных ритуалах. Это явление можно четко проследить
на примере города Алаверди, расположенного на севере Армении, где пять
лет назад было основано первое духовное учреждение, которое должно было
предоставлять духовные услуги десяткам тысяч жителей. В 2005 году в
беседе со мной местный священник сообщил, что за первые три года он
крестил более чем 3000 человек, но число активной паствы продолжает
держаться на уровне 30-50 человек.
Социологические опросы в Азербайджане указывают на ту же тенденцию.
Скажем, в 2001 году 70% респондентов сообщили, что являются по
вероисповеданию мусульманами, но только 6,3% признали, что
систематически посещают мечеть. В то же время, большинство не владеет
элементарными религиозными знаниями и, как следствие, не придерживается
пяти исламских заповедей. Так, 50% опрошенных ни разу не раскрывали
Коран, 73% не постятся в период Рамазана и только каждый двадцатый
хорошо знаком с шариатом – мусульманским правом.
Конституции трех стран декларируют разграничение религиозной и
государственной власти, но связь между религией и политикой все еще
крепка. В Грузии и Армении, соответственно, в 2002 и 2007 годах были
приняты законы, подтверждающие особый статус «национальных церквей» –
Грузинской Православной и Армянской Апостольской Церквей, и подчеркивают
их особую роль в истории двух народов. Этот особый статус принес
Грузинской Церкви такую пользу, как, скажем, освобождение от ряда
налогов, а также специальную трактовку закона о реституции
приватизированного в годы коммунизма имущества. В Армении и Грузии
постсоветские лидеры придали роли церкви в жизни народа такую степень
легитимности, что в этих обществах задумываются о легитимности
собственно властей. Стало традицией участие Католикоса в инаугурации
президента, а все официальные гости, посещающие Армению и Грузию,
обязаны, по протоколу, посещать резиденции Католикосов.
И что интересно – период наибольшей близости духовной и политической
власти в Грузии совпал с правлением экс-министра иностранных дел СССР
Эдуарда Шеварднадзе. В Армении, единственной стране, где высшее
церковное руководство сменилось уже в постсоветский период, очередные
выборы Католикоса (Гарегин Первый – 1995 и Гарегин Второй – 1999)
оставили впечатление несвободных от политического давления. Поддержку
кандидатуры Гарегина Первого не скрывал в то время президент Республики
Армения Левон Тер-Петросян, а фаворитом следующего президента Роберта
Кочаряна стал Гарегин Второй, который до выборов 1995 года nota bene
снял свою кандидатуру.
Аналогичный характер носят отношения власти и «властной религии» –
ислама в соседнем Азербайджане. Уже в преддверии провозглашения
независимости последний советский руководитель компартии Азербайджана
Аяз Муталибов заявил, что всегда был мусульманином, а экс-глава КГБ и
многолетний руководитель компартии Азербайджана Гейдар Алиев, который в
1993 году занял президентское кресло, совершил хадж в Мекку. «Реверансы»
в адрес президента совершал и шейх уль-ислам Пашазаде, который в
преддверии выборов 2003 года заявил, что тот, кто против Ильхама Алиева,
против Аллаха. Ситуация в Азербайджане формировалась под влиянием
интересной динамики: с одной стороны, усилились позиции правившего
многие годы шейха уль-ислама, с другой – со второй половины 1990-х годов
ужесточился контроль власти в отношении религиозного сектора и был
введен ряд ограничений.
Еще в период Первой чеченской войны (1994-1996) Азербайджан стал
одним из главных путей транспортировки в Чечню вооружения и живой силы, а
афганские наемники воевали в Карабахской войне против армян на стороне
азербайджанской армии. Тогда в страну имели свободный доступ разного
рода исламские «миссионерские» организации, которые отличались от
местных мусульман своей ортодоксальностью и радикализмом и прибывали из
Турции и Ирана, а на средства южных и западных соседей, а также
Саудовской Аравии и Кувейта в среде беженцев из Армении осуществлялась
общественная работа, строились мечети и медресе.
Но во второй половине 1990-х году ситуация изменилась кардинальным
образом, что было обусловлено вестернизацией внешнеполитической
ориентации Азербайджана и дружественными отношениями с США. Внесенные в
этот период законодательные поправки отняли у священнослужителей право
избираться и запретили деятельность иностранных проповедников.
Изменилась также официальная риторика касательно ислама: власти явно
стали поддерживать местный, «народный» вариант ислама, отмечая важность
мирного сосуществования в республике шиитов и суннитов. В свою очередь,
критику социально-экономической ситуации в стране власти представляли
как проявление «исламского фундаментализма». К этому добавилось
разочарование рядовых жителей и руководства Азербайджана в связи с
поведением «старших братьев» исламского зарубежья в отношении войны в
Нагорном Карабахе против армян. Азербайджан так и не простил тайную
поддержку Армении. Появление наемников из Афганистана также выявило
наличие культурной пропасти при общности веры. Кроме того, вместо того,
чтобы стать реальной военной силой, наемные отряды выдвигали в тяжелой
экономической ситуации неадекватные требования, и это вызывало
отторжение. Как рассказал один из руководителей Азербайджана,
«впечатление было такое, что сюда они приехали, чтобы пользоваться
медицинскими услугами, а не воевать».
Говоря о карабахской войне, хотелось бы напомнить о религиозной
риторике в Армении, которая появилась в полемике народов Армении и
Азербайджана в ходе войны 1991-1994 гг.. И это вопреки тому, что
духовные лидеры двух стран Гарегин Первый и шейх уль-ислам Аллахшукюр
Пашазаде заявили в 1995 году, что в основе карабахского конфликта нет
религиозного фактора. Но, как заметил В. Гуроян, «нельзя сначала
утверждать, как Гарегин Первый, что Армянская Церковь и армянский народ
неразрывно связаны, а потом заявлять, что религия и конфессиональная
принадлежность не имеют отношения к желанию армян защищать свою страну и
ненавидеть, убивать азербайджанцев. Религия и Церковь связаны всеми
возможными способами, а ислам и власть связаны между собой еще больше».
Эти слова подтверждают истории карабахской войны. По обе стороны
фронта религия представляла жертв войны как священных мучеников. В
Армении осуществлявших в армии деятельность священнослужителей
сравнивали с св. Гевондом и его соратниками – священнослужителями,
которые в 451 году полегли в Аварайрской битве с персами. Карабахский
епископ говорил: «Наше дело священное: Бог создал нас армянами, и мы
приняли крест. Бог дал нам эту землю, и мы обязаны сохранять ее как
можно лучше».
В Азербайджане роль основного элемента данной полемики взяла на себя
шиитская «легенда сотворения», которая повествует о великомученической
гибели имама Хусейна в войне против Кабалы Ашура: ритуалы,
воспроизводящие данные события, в плоскости постсоветской
азербайджанской идентичности были «национализированы», а во время
ритуалов упоминались жертвы вмешательства советских войск в 1990 году и
жертвы Карабахской войны.
В свой речи в центральной мечети в 1995 году президент Азербайджана
Гейдар Алиев сказал: «Сегодня исламский мир поминает день гибели
священных имамов, которые пожертвовали собой ради родины, народа и веры…
самопожертвование имима Хусейна является примером для сотен
азербайджанцев, которые восстали против армянской агрессии и не пожалели
жизней во имя независимости родины».
Как уже было отмечено, еще одним явлением «популяризации» религии на
Южном Кавказе стала нетерпимость ко всем «нетрадиционным»
вероисповеданиям, которая проявилась после распада СССР. В Азербайджане
это относилось и к христианским миссиям, и иностранным «ортодоксальным»
исламистским группам.
В Армении стали называть сектами (в негативном смысле) Свидетелей
Иеговы, которые не признают воинскую службу и, в свете вероятности новой
войны с Азербайджаном, рассматриваются как изменники. Именно поэтому
сотням членов этой организации, конечно, без участия Армянской
Апостольской Церкви, было отказано в регистрации. Закон об
альтернативной воинской службе был принят в Армении только в 2004 году, и
он вынудил тех, кто по религиозным убеждениям не принимает воинскую
обязанность, служить в невоенных подразделениях 36, даже 42 месяца.
В Грузии власти показали пример маргинализации, отказавшись в 90-х
годах от участия в экуменистических движениях. Наиболее нетерпимое и
агрессивное отношение к инакомыслящим проявил Басиль Мкалашвили, который
был лишен сана причетчика. Вместе со своими «приходскими» товарищами он
совершал жестокие налеты на тех, кто исповедовал не православие. Эта
ситуация изменилась только после "Революции роз”. Как и в Азербайджане,
отношение грузинских властей к религии обусловлено и зависит от
политики государства, причем, в первую очередь, от внешней политики. Конрад ШЕКЕРСКИ
Магистр исторического факультета
Варшавского университета
Польша http://theanalyticon.com/?p=2287&lang=ru
|
