Великий Лев Толстой не раз интересовался Армянским вопросом и
приватно высказывался по этому поводу. Однако дальше этого, по разным
причинам, не пошел. Не осудил армянские погромы и резню, как просили
армяне, наивно надеявшиеся, что всемирная слава и авторитет
писателя-философа помогут разрешению сложнейшего вопроса. Увы... Об этом
пишет доктор филологических наук Саануш БАЗЬЯН в своем исследовании
"Лев Толстой и Армянский вопрос”. "НВ” благодарит редактора "ЛитАрмении”
Альберта Налбандяна за предоставление материала. Полную версию его
читайте во втором номере журнала за текущий год.
Попытка связать Льва Толстого с Армянским вопросом на первый
взгляд может показаться неоправданной. Однако в окружение Толстого
входили представители знатных армянских фамилий, со многими из которых
он поддерживал личные отношения: Лазаревы и Абамелек-Лазаревы,
Ахшарумовы и Арапетовы, Мансуровы и Хастатовы, Мещериновы и Сумбатовы.
Интересы писателя и частные знакомства с армянами не могли оставить его
безучастным к судьбе нашего народа.
Эти личные связи сформировали
симпатии Толстого к армянам, теплоту в отношении к ним, а также участие к
судьбе народа. Поэтому Толстой не остался равнодушным к положению дел в
Турецкой Армении. Об отношении писателя к резне армян в Сасуне (1894
г.) и о его сочувствии к армянскому народу говорят как его высказывания,
так и письма и воспоминания общественных деятелей-армян. Что же
касается отсутствия активных действий со стороны Толстого в связи с
известными событиями, то объясняется оно толстовским пониманием
христианского вероучения, идеей непротивления злу и проповедью кротости и
смирения.
Некоторыми современниками, в том числе и армянами,
Толстой именно так и воспринимался — как истинный ученик Христа. Так,
переводчик и общественный деятель А.Езекян, который принимал участие в
похоронах Толстого, пророчески предсказывал, что могила писателя в Ясной
Поляне станет местом паломничества многих поколений людей, потому что,
как писал он в журнале "Тараз”, "своей проповедью Толстой распял себя на
кресте. ...Он старался укоренить Любовь среди людей, старался привить
им Любовь к страждущему человечеству”.
К середине 80-х годов в
непротивленческой доктрине Толстого произошло некоторое смещение
акцентов, она претерпела известные изменения. В 1884 г. в своем трактате
"В чем моя вера?” Толстой пишет: "Я понял в первый раз, что центр
тяжести всей мысли — в словах: "не противься злу”, а что последующее
есть только разъяснение первого положения. Я понял, что Христос
нисколько не велит подставлять щеку и отдавать кафтан для того, чтобы
страдать, а велит не противиться злу и говорит, что при этом придется,
может быть, и страдать”.
Среди тех, кто посещал моралистические
беседы Льва Николаевича, происходившие по вторникам в его московском
доме в Хамовниках, были армяне Тарагир и Васо Варданян — в ту пору
студенты Московской Петровской сельскохозяйственной академии. Васо
Варданян в годы учебы сблизился с Христофором Микаеляном и Симоном
Заваряном, которые в 1890 г. основали партию "Дашнакцутюн”. Однако
впоследствии он отошел от общественно-идеологических кругов — надо
полагать, не без влияния "бесед” Толстого. О посещении толстовских
"бесед” Тарагир вспоминает много позже в своей статье, опубликованной в
бостонском журнале "Айреник” в 1936 г.
* * *
В 1894 г. писателя
посетили Минас Берберян и Юрий Веселовский: поводом послужил выход в
свет изданного ими первого тома сборника "Армянские беллетристы” и
желание подарить его Толстому.
В разное время с ним также
встречались Тигран Назарян, Минас Мурадян, Ованес Малхасян, Василий
Вартанянц, Аршак Кайцуни, священник Срапион Самуэлян, Налеан и другие.
Помимо общего круга вопросов, армян особенно тревожила судьба
собственного народа, в отношении которого турецкое правительство
проводило политику геноцида. Армянские общественные деятели искали у
Толстого совета и помощи и, надеясь на его мировой авторитет, просили
выступить в защиту турецких армян.
Самого Толстого безусловно
интересовали вопросы, связанные с армянской культурой и религией. В
"Яснополянских записках” Д.П.Маковицкий отмечает: "...Толстой спрашивал
его (В.Г.Шелковникова) об армянском языке, об армянской церкви, в чем
отличие от православной”.
Отношение Толстого к погромам, учиненным
над армянами, нам известно из его писем к Г.А.Джаншиеву и другим. О
сочувствии писателя армянам свидетельствуют его ответы на письма
знакомых, писавших ему о сасунской резне. Отвечая Д.А.Хилкову, Толстой
писал: "Многие явления жизни тревожат меня и требуют участия в них:
таково ...дело армян, про которое вы пишете и про которое получаю
письма...”. Порой в этих письмах напрямую выражается просьба "сказать
свое веское, искреннее и правдивое слово всему миру - столько же за
себя, сколько и от имени русского народа” (из письма Е.Е.Лазарева от 14
марта 1896 г.).
П.А.Сергеенко вспоминает: "Все усаживаются вокруг
стола с лампой, и Лев Николаевич начинает читать о сасунских ужасах,
прерывая чтение различными замечаниями, чтобы справиться с охватывающим
его волнением. ...Голос его, помимо его воли, спазматически
сдавливается. Описание сасунских зверств производит на всех глубокое
впечатление. При чтении некоторых сцен Лев Николаевич откидывается от
книги и говорит с волнением: "Как это ужасно!”
Многие из армянских
деятелей отношение Толстого к армянскому вопросу связывали с его учением
и нравственной моралью. Интересно в этом аспекте мнение Минаса
Берберяна, который вспоминает о встрече с Л.Н.Толстым в статье "Великий
человек”, написанной в 1908 г. Он пишет: "Это было более десяти лет
назад, когда мы с моим другом Юрием Веселовским посетили Толстого в его
московской квартире. Зашел разговор об армянском вопросе. Когда я
сказал, что армяне решили с оружием в руках отстаивать свою свободу от
турецкого ига, Толстой перебил меня.
— Значит, вы хотите сделать то
же самое, что делают против вас курды, которых вы называете варварами и
против чего возмущаетесь, взывая к Европе?
— Безусловно, — сказал я.
— Тогда чем же вы будете отличаться от них?
— А что же нам делать, если они грабят наши дома, насилуют наших сестер, убивают наших отцов и братьев?
— Во всяком случае, вы не должны отвечать насилием на насилие, злом на зло.
— Тогда как нам быть?
— Необходимо им разъяснить, что они дурно поступают, и проповедовать любовь, а не ненависть.
— Но ведь это невозможно. Они не станут дожидаться, пока ты прочитаешь им свою мораль, — сразу же разрубят тебя на куски.
—
А вы пробовали? — спросил Толстой и, увидев мое замешательство,
продолжил: — Пойдите да попробуйте. Я вот уверен, что это не только
возможно, но и единственный способ, чтобы преодолеть в человеке месть и
ненависть”.
Юрий Веселовский тоже вспоминает, что Толстой советовал
пытаться довести до сознания турок гуманные, чисто христианские идеи.
Веселовский, как и Берберян, возражал Толстому, сказав, что этот подход
применим только при нормальных условиях жизни. Однако писатель остался
при своем убеждении.
Непротивленческая доктрина Толстого более всего
вызывала сомнения у армян. Так, Газарос Агаян подчеркивал бесполезность
этой проповеди Толстого для народов, "нуждающихся в заступничестве”, и в
особенности для армян, которые вынуждены прибегать к самозащите.
Противореча Толстому, Агаян призывал свой народ бороться за свои
интересы и активно противостоять злу.
В отличие от Толстого Агаян
признавал правомерность борьбы за существование: "В природе нет ни
одного живого существа, которое бы не было вооружено... Только человек
может быть столь добр, чтобы не нападать на другого. Но когда нападают
на него самого, он не может не защищаться. И это естественно”. Когда
Агаяну указали на то, что его мнение расходится с толстовской трактовкой
вопроса, он, отдавая дань уважения великому философу, слегка сместил
акценты в его морально-этическом учении: "Толстой не говорит, что не
надо противиться злу насилием. Это означает: "Противься злу насилием, но
только не злом”.
* * *
Интересен факт контактов с Толстым
известного ученого-публициста 90-х годов Г.Джаншиева. Как человек
разносторонних знаний и интересов, Джаншиев состоял в близких отношениях
и переписке со многими деятелями русской культуры:
М.Салтыковым-Щедриным, Г.Успенским, Л.Толстым, А.Чеховым и другими.
Получив
в 1894 г. известие о сасунской резне, Григорий Аветович Джаншиев
берется за дело организации помощи армянам — жертвам турецких погромов. С
этой целью он предпринимает издание сборника "Братская помощь
пострадавшим в Турции армянам”, который увидел свет в 1898 г. Для
участия в его составлении он приглашает видных русских писателей,
ученых, работников культуры. Сборник, посвященный вековой дружбе русских
и армян, включал в себя ранее неизвестные материалы из истории и
культуры двух народов. Джаншиев намеревался ознакомить русского читателя
с настоящим и прошлым, с литературой и искусством армянского народа —
того народа, который сейчас предавали огню и мечу. Весь сбор от продажи
книги Джаншиев намеревался передать в помощь уцелевшим от резни армянам.
Призыв Джаншиева нашел горячий отклик среди русской общественности.
Толстой приветствовал начинание и энтузиазм Джаншиева, однако не смог привнести в дело своего участия ввиду болезни.
О
Джаншиеве Толстой был наслышан давно. Еще в 1893 году в беседе с врачом
Минасом Мурадяном, посетившим Толстого в Ясной Поляне, писатель выразил
желание познакомиться с Джаншиевым, поскольку ему импонировали его
"острые, злободневные и талантливые работы”, особенно статьи о
преобразовательных реформах 60-х годов, об отмене телесных наказаний
крестьян и т.д. Джаншиев в свою очередь с неослабным интересом следил за
творческими поисками Толстого. Узнав от С.И.Танеева, что писатель для
своей повести из кавказской жизни желал бы иметь "кавказские виды и
типы”, в письме от 7 марта 1897 г. он с готовностью сообщает Льву
Николаевичу об отправке имеющегося у него материала.
Именно в
разговоре о Джаншиеве и составленной им "Братской помощи...” Толстой
высказал С.Самуэляну глубокую, с серьезным политическим подтекстом,
мысль: "Если только европейские страны захотят, турецкие армяне не будут
так несчастны”. Тем самым писатель фактически обвинил европейские
страны в пособничестве преступлению, совершенному Турцией. Позже он еще
усилит свое высказывание замечанием, что они, по всей вероятности, ждут
возможности "ухватить при случае лакомый кусочек”.
* * *
Самым
неожиданным образом раскрывается Толстой в беседе с видным общественным
деятелем Василием Вартанянцем. Автор ряда интересных трудов о "великом
старце”, Василий Вартанянц встретился с писателем в Москве в 1895 г. В
беседе с ним Толстой коснулся нравственных основ своей этики и высказал
свое понимание причин, приведших к армянской резне, а также свои
представления о патриотизме и конституции. Толстой своеобразно
осмысливает понятие патриотизма.
Впечатления от встречи с Толстым
В.Вартанянц опубликовал в тифлисской газете "Новое обозрение” (1905) под
псевдонимом Барсег. Вот отрывок из его личных воспоминаний: "Передо
мной, как живой, встает величавый образ "великого писателя земли
русской”, гр. Л.Н.Толстого, которого совершенно случайно я имел счастье
видеть в Москве лет десять тому назад. В то время только что кончилась
сасунская резня в Турции, и Лев Николаевич, узнавши, что я армянин,
прежде всего спросил меня: "Интересуетесь ли вы событиями в Турции?”
Получив от меня утвердительный ответ, он сказал: "Главная причина этой
резни, на мой взгляд, заключается в патриотизме: патриотизм турок велит
убивать побольше армян, а патриотизм соседних держав заставляет их зорко
следить за этими событиями в чаянии ухватить при случае лакомый
кусочек”. Я тогда, откровенно признаюсь в этом, не понял глубокой и
оригинальной мысли, заключенной в такую парадоксальную форму, и ответил
ему приблизительно следующее: "Но разве можно на одну доску ставить
патриотизм угнетающего и угнетаемого?”
— Можно и должно, — не
запинаясь ответил мне Лев Николаевич, — ибо в обоих случаях производятся
грабежи и убийства, в обоих случаях совершается одинаковое
преступление.
— Простите меня, Лев Николаевич, но я откровенно
должен заявить, что не верю, когда вы утверждаете, что если придет
"зулу” и станет жечь ваших детей, то вы не должны противляться и пускать
в ход насилие, а должны действовать на него убеждением. Я осмеливаюсь
думать, что, как живой человек, вы схватите за шиворот такого "зулу” и
вытолкнете его вон, а если это не поможет, то пристрелите его.
На лице великого писателя заиграла мягкая улыбка, и он совершенно серьезно возразил мне:
—
Очень может быть, что я сделаю именно так, как вы говорите, но разве
это докажет ошибочность моего взгляда? Это докажет только, что я еще не
доразвился, не дорос до той высоты нравственного развития, какого
требует основной принцип моей этики. Но — и только.
...Лев
Николаевич Толстой самым категорическим и определенным образом
высказывается против "патриотизма”. Насколько я понимаю теперь,
обрушиваясь на "патриотизм”, он имел в виду патриотизм националистов
всевозможных оттенков”.
Так, причины сасунской резни в Турции
Толстой связал с "патриотизмом” турок-националистов всех мастей. И
далее: "После разговора о "патриотизме” по поводу сасунской резни в
Турции Лев Николаевич медленно прошелся со мною в другую комнату.
Когда мы вошли туда, Лев Николаевич, движением руки как бы приглашая нас приблизиться и послушать, начал так свою речь:
—
Я уже доказал, что все так называемые "научные теории этики” лишены
всякого основания и что единственно правильная и разумная основа этики —
это непротивление злу насилием.
— Мне кажется, — не удержался я,
чтобы не возразить, — что так нельзя формулировать вопрос, ибо и про
вас, и про вашу этику другие могут сказать то же, что и вы говорите.
— Кто же, например? — с живостью возразил мне Толстой.
Я был смущен таким вопросом и не нашелся ничего ответить, как фразой:
— Ну, хотя бы я.
— А вот я вам докажу, что вы не можете не принять единственно правильной и разумной только мою этику.
Я выразил полную готовность слушать, и Лев Николаевич задал мне следующий вопрос:
—
Признаете ли вы как основу для какой бы то ни было этики принцип Канта
или, если хотите, Христа — принцип, который гласит: "не пожелай другому
того, чего не желаешь себе”?
— Признаю, — ответил я.
— В таком
случае вы обязаны признать и мой принцип или, вернее, принцип Христа "не
противься злу насилием”, если не хочешь, чтобы и к тебе было применено
насилие, ибо "поднявший меч от меча погибнет”.
Далее Вартанянц возражает:
—
Я не понимаю Вас: если я признаю принцип Канта и все принципы
солидарности людей, а "зулу” их не признает и убивает меня и моих
близких, то единственная возможность заставить и "зулу” признать то же
самое — это не тратить слов попусту, а силой отразить его зверства и под
давлением и угрозой этой же силы оставить его до тех пор, пока "зулу”
не признает все элементарные правила этики и общественности. Так всегда
было в истории и конкретной действительности. И если бы Россия силой,
насилием не принудила Турцию даровать Болгарии самостоятельность и
конституцию, болгары и до сих пор так же стонали бы под игом Турции, как
стонут теперь армяне...
— Напрасно так думаете, — сказал Лев
Николаевич, — народ в этих странах угнетается и эксплуатируется не менее
варварски, чем в Турции. Все эти конституции делают сильного еще
сильнее, а слабого еще слабее.
Редактор газеты "Мер дзайнъ” (Нор
Нахичеван) Ованес Малхасян, этнограф, фольклорист, писатель, в 1909 г.
посетил Льва Толстого. В "Яснополянских записках” Д.П.Маковицкого
читаем: "Л.Н. об армянине-журналисте, бывшем сегодня (7 мая 1909 г.) с
1.15 до 1.30 у него в кабинете: рассказал про погром армян в Турции —
100000, а в России "только” 5000 погибло.
Я заметил, что в последнем
погроме в Адане, во время константинопольской контрреволюции, по
газетным слухам, погибло 2500 армян, а о погибших мусульманах не
упоминалось. А по донесению турецкого вали из Аданы, погибло 1400 армян и
1300 мусульман. Значит, это была междоусобная резня, как и бакинский
"погром армян” 1906-1907 гг.
Л.Н.: Да, он говорил, что армяне были Воронцову очень благодарны за то, что он дал им возможность защищаться”.
Поверив
донесению турецкого вали, уравнявшего жертву и ее палача — способ
достаточно избитый в турецкой пропаганде, — Маковицкий сам не мог и
мешал Толстому правильно сориентироваться в происходящем. Не в подобных
ли разговорах о "междоусобной резне”, когда в одинаково неприглядном
свете выставлены обе нации, кроется также секрет пассивного сочувствия
Толстого, так и не подавшего голоса протеста в защиту армян, "дело”
которых, как он писал, "тревожило” его и "требовало его участия”? Не
сумевший разобраться в сложностях проблемы Толстой признался
О.М.Малхасяну в том, что не может "защитить одну нацию, а другую — нет”.
В беседе с Толстым Малхасян говорил о переводах произведений писателя на армянский язык. Толстой поинтересовался:
— В скольких экземплярах выходит ваша газета? Наверное, не более тысячи.
Я
сказал, что газета издается в двух и более тысячах экземплярах, я
немного приврал, мой бедный народ, чтобы скрыть твою малочисленность... и
показать, что у тебя есть деньги на все — в том числе на книги и
газеты.
— Хорошо! Очень хорошо!
— А тифлисские газеты имеют еще больше подписчиков — 3-7 тысяч.
— Очень хорошо! А какого толка ваша газета?
— Националистического...
Он взглянул мне в лицо.
— Я должен вам сказать, граф, что в тех условиях, в каких находимся мы, в особенности сейчас, по-другому не можем.
— Да, верно. Угнетенные народы по-другому не могут.
— Да, мы угнетены, и угнетены более, чем вы полагаете.
— Да, да, в последнее время мы услышали очень много печального: сколько погромов, грабежа... В чем причина?
—
Во-первых, в том, граф, что мы — народ христианский — находимся в
окружении таких дремуче темных народов, какими являются турки и татары.
Во-вторых, мы — культурный народ.
— Мне говорили, что эти народы совершенно некультурны, варвары и что они занимаются захватами и грабежом...
— Абсолютно верно, и нам не дают жить мирной, культурной жизнью.
— Это очень грустно. А какова численность армянского народа?
— Около 5 миллионов: 2 миллиона в России-Славонии, 2,5 миллиона — в Турции, полмиллиона — в Америке, Египте, Иерусалиме и т.д.
— В этих столкновениях вы много потеряли?
— В турецких погромах — много.
— О-о... — грустно перебил меня граф, — то были страшные дни...
— Мы потеряли до 200000, — продолжил я, — в последних столкновениях в Турции — около 3000, а в Киликии — 35000.
— О-о, — снова глухо отозвался граф и печально посмотрел на меня. — Для подобной резни были другие причины?
— Были.
Я сказал, что их нельзя приписывать нам. Напомнил имя Чингис-хана-Голицына...
...Армянский
народ генетически склонен к мирной, культурной и строительной жизни.
Однако ему не позволяют так жить: тут травят, там режут. Вот он и
вынужден в целях самозащиты взять в руки оружие”...
И далее:
— Однако я просил бы вас, граф, не жалеть своего пера и замолвить слово в защиту несчастного армянского народа.
—
Мое учение не признает наций. Мое учение признает только человека, веру
и совесть. Никаких различий между нациями я не ставлю для того, чтобы
мог защитить одну нацию, а другую — нет.
Но я подумал, отчего он не принял участия в начинании Джаншиева для помощи армянам, и сказал:
— Граф, так вы защищайте просто одну лишь справедливость, и тогда вы защитите нас как угнетенную человеческую личность.
Он улыбнулся и сильно пожал мне руку. Мы распрощались.
(С сокращениями)
Подготовила
Елена ШУВАЕВА-ПЕТРОСЯН
http://www.nv.am/lica/22227-lev-tolstoy
|
