На первый взгляд, сегодняшняя ситуация в Нагорном Карабахе не кажется принципиально отличной от той, что была здесь год или два назад. Ведутся бесконечные переговоры в рамках Минской группы и в трехстороннем формате (президенты России, Азербайджана и Армении), апробированном еще в 2008 году.  Все это время от времени перемежается дискуссиями то ли о компромиссах, то ли о скором наступлении мира, то ли о «сдаче» двух или трех районов, защищающих безопасность непризнанной НКР. В свою очередь, слухи о приближении мира чередуются с резкими всплесками милитаристской риторики и нарушениями режима прекращения огня на «линии фронта» (как в Ереване, Баку и Степанакерте без всякой политической корректности называют линию соприкосновения конфликтующих сторон). За прошлый 2009 год было зарегистрировано около 4300 таких нарушений разной степени тяжести. В 2008 году количество нарушений равнялось 3500, а в 2007 году- 1400. 2006 год по сравнению с последующими годами был прямо-таки мирным, было  зарегистрировано всего 600 нарушений.

Однако более детальное рассмотрение динамики политического процесса вокруг нагорно-карабахского конфликта позволяет говорить о том, что нынешний этап урегулирования имеет ряд важных отличий от прошлых лет. Эти отличия требуется зафиксировать, чтобы иметь более адекватные представления о перспективах разрешения одного из самых старых и сложных конфликтов на территории бывшего Советского Союза. Оговоримся сразу, мы поведем речь не о простой геополитической арифметике (в первую очередь о резком увеличении вооруженных инцидентов летом нынешнего года). С нашей точки зрения, намного продуктивнее понять те процессы, в рамках которых такая арифметика (за которой, увы, жизни людей) становится возможной. 

Начнем с того, что эта «горячая точка» на территории бывшего Советского Союза резко выделяется среди других. Нагорно-карабахский конфликт был самым интенсивным из вооруженных противостояний на постсоветском Кавказе (начавшись в 1988 году как межреспубликанский, в 1991 году он перерос в межгосударственный конфликт и продолжался еще три года). Именно в Карабахе зафиксировано наибольшее количество жертв, беженцев и временно перемещенных лиц по сравнению с Абхазией, Южной Осетией или Приднестровьем. В Карабахе не осуществляется миротворческая операция по разведению конфликтующих сторон (все держится на Соглашении о прекращении огня, подписанном в мае 1994 года), а сами стороны разделяет «линия фронта». Единственной посреднической силой здесь является Минская группа, о неэффективности которой уже слагаются легенды. Самым эффективным миротворческим достижением за все эти годы является упомянутое нами майское соглашение от 1994 года.

Стороны регулярно испытывают друг друга на прочность, и только региональная гонка обычных вооружений (пока, слава Богу, не ядерных) является в определенной мере стабилизирующим фактором. Отсюда и те опасения, которые в последнее время появились в Армении по поводу возможной сделки между Россией и Азербайджаном относительно продажи прикаспийской республике комплексов С-300 Фаворит, которые могут серьезным образом изменить конфигурацию безопасности в регионе (до сего дня Армения и НКР компенсировали свое количественное отставание в авиации качеством противовоздушной обороны). Однако пока такая сделка не стала реальностью и многие ее стороны не прояснены до конца, зафиксируем промежуточный вывод: в военном плане у Баку нет того решающего преимущества, которое могло бы позволить нанести решительный удар в надежде на блицкриг.

Впрочем, такая боязнь касается не только человеческих потерь, но и падения имиджа власти, легитимность которой во многом держится на карабахском факторе. В этой связи обострение ситуации здесь может повлечь гораздо более серьезные последствия и для всего Южного Кавказа, и для СНГ в целом. Однако рост вооруженных инцидентов летом 2010 года является, по сути, всего лишь продолжением начавшейся несколько лет назад тенденции. Ее можно определить как «разморозку» этнополитических конфликтов. Эта «разморозка» привела в итоге к признанию независимости Абхазии и Южной Осетии, а также к формированию нового статус-кво на Большом Кавказе. 

Казалось бы, в отличие от конфликтов в Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье или на Балканах, нагорно-карабахское противостояние стало той точкой, где позиции России и США за все годы, начиная с майского соглашения о бессрочном прекращении огня 1994 года, не слишком серьезно расходились. Обе стороны (каждая по-своему) были заинтересованы в сохранении статус-кво и предотвращении «разморозки» конфликта. Более того, применение Азербайджаном «грузинского сценария» по «разморозке конфликтов» через радикальный слом статус-кво кажется проблематичным. Против Грузии боролись два де-факто государства, которые поддерживала Москва. В этой ситуации собственные интересы Абхазии и Южной Осетии, их стремление к независимости либо попросту игнорировались США и ЕС, либо рассматривались как ничтожно малые величины. Для Запада это был конфликт России и Грузии со всем комплексом стереотипов (по поводу молодой демократии и имперских происков). В этом противостоянии Грузия воспринималась как агент Запада, которому прощались и «разморозки», и отходы от демократии. В Нагорном Карабахе Азербайджан не только борется с сепаратистами, но и противостоит Армении - признанному государству, у которого есть мощная поддержка на Западе. Перечислять многочисленные факты такой поддержки (начиная от финансирования социальных проектов НКР Конгрессом США и заканчивая проектами с НАТО) можно долго, они всем известны. Ни у абхазов, ни у осетин не было такой мощной лоббистской поддержки в США и во Франции. Да, у Баку также появляются лоббистские ресурсы. В Азербайджане у Запада есть серьезный интерес (особенно у Великобритании, которая, в отличие от Франции и США, не замечена в последовательном «армянофильстве»). Но при всем этом Азербайджан не будет восприниматься, подобно Грузии, как «агент» Запада. Для Баку Москва - опосредованный оппонент, а стратегический противник - Ереван. Следовательно, при игре в «разморозку» здесь не будет «биполярной модели». Тем паче, что непосредственно к НКР Москва не проявляет особого интереса, не готова к его признанию и даже не рассматривает в «абхазско-косовском контексте».

Сегодня Москва и Вашингтон не хотели бы повышать «ставки в игре» на карабахском направлении. Москве вполне хватает проблем в других точках Большого Кавказа, а США увязли в решении проблем Большого Ближнего Востока (от Ирана, Ирака и Афганистана до Турции и Палестины с Израилем). Однако и те, и другие хотели бы улучшений с Турцией. Для Москвы это важный экономический и политико-психологический сюжет. При крайней сложности и противоречивости контактов РФ с ЕС и с США российско-турецкие отношения развиваются по нарастающей. Уже в 2008 году Россия была самым крупным партнером Турции с торговым оборотом в 38 млрд. долларов США, опередив Германию, страну, бывшую до этого многолетним партнером Турецкой Республики № 1. В 2009 году Анкару посещал премьер-министр России Владимир Путин, в результате чего было подписано 15 межправительственных соглашений и еще 7 специальных протоколов. Именно тогда глава турецкого правительства Реджеп Тайип Эрдоган заявил о стратегическом характере российско-турецкого сотрудничества. Только в мае нынешнего года в ходе визита президента РФ Дмитрия Медведева в Турцию Анкара и Москва договорились об отмене виз для поездок на срок до 30 дней. На фоне многолетних (и пока, увы, бесплодных) переговоров между Евросоюзом и Россией о безвизовом общении данное соглашение дорогого стоит.

Для Вашингтона же окончательная потеря Турции как стратегического союзника (до последнего времени в США его считали главным «мусульманским союзником» и форпостом Запада в исламском мире) чревата слишком многими издержками. Но Анкара крайне заинтересована в продвижении такой нормализации с Арменией, которая соответствовала бы ее интересам. И среди этих интересов фактор Азербайджана далеко не на последнем месте. Как можно сделать Турцию более настойчивой в диалоге с США и РФ? И как заставить заинтересованных в отношениях с ней партнеров быть сговорчивыми в общении с Анкарой? Этого легче всего добиться напоминаниями о себе. Не только посредством использования военной риторики (которая уже всем хорошо знакома и успела порядком надоесть), но и военными демонстрациями, которые уже выходят за грань фола. Интересно отметить, что представитель МИД Азербайджана Эльхан Полухов, комментируя инцидент в ночь с 18 на 19 июня, четко заявил о том, что «Азербайджан никогда не смирится с фактом оккупации своих территорий». Следовательно, в тактике Баку переговоры (такие, что прошли буквально за день до нарушения режима прекращения огня в Санкт-Петербурге с участием Дмитрия Медведева) будут перемежаться жесткими воинственными заявлениями и теперь уже и военными демонстрациями силы. 

Наверное, сами по себе демонстрации силы не могут привести к новой войне. Но более частое использование этого инструмента делает политику заложницей не президентской, а сержантской воли. Это только в схемах военные операции выглядят логичными и до конца выверенными. В реальности же на «линии фронта» слишком многое решают эмоции и нерациональные поступки. Полагаться только на них - значит, слишком многое ставить на кон.

Политолог. Москва
Источник: журнал "Аналитикон"