ИВАН АЙВАЗОВСКИЙ (1817-1900)

Живопись всегда влекла армян. Армянские средневековые миниатюры и настенная роспись Средневековья обращали на себя внимание наиболее маститых исследователей. Некоторые армянские художники уже сегодня воспринимаются в качестве провозвестников позднейшего Ренессанса. Известнейший искусствовед Лидия Дурново писала: «Торос Рослин во многом перешагнул свое время, и именно он сделал первые шаги предренессанса. Однако появление его творчества было преждевременно. Современник Данте и Дуччо, предшественник Джотто в Италии и Панселина в Византии – этот тонкий новатор был оценен современниками и пользовался успехом…

Его прогрессивность шла в том направлении, которое впоследствии стало на прочную основу и широко развернулось в Италии как раннее Возрождение».

И те менее именно ему суждено было стать первым художником-армянином, который приобрел международное признание. Как и Торос Рослин, он также жил на берегу моря, и имел возможность любоваться морским закатом. Впрочем, это было уже Черное море…

В живописных уголках юго-восточной части Крымского полуострова до сих пор сохранились остатки армянских архитектурных сооружений - церквей, монастырей, крепостных стен, мостов, родников - фонтанов. В XIв. после вторжения в Армению турок сельджуков десятки тысяч армян переселяются в Таврику на постоянное жительство. Они, в основном, расселяются в горном юго-восточном Крыму: в Кафе (Феодосии), Судаке, а позднее - в основанном крымскими татарами городе Кырым (Старый Крым). С начала XIVв. армянские поселенцы разворачивают в Крыму активную деятельность: возводят постройки, развивают ремесла и сельское хозяйство, включаются в оживленные торговые отношения, открывают школы, основывают скриптории. 

Армянские купцы играли значительную роль в черноморской торговле, о чем свидетельствуют нотариальные акты генуэзцев. Они принимали активное участие в торговой деятельности самих итальянцев на крымском побережье. Именно крымские армяне осуществляли распространение привозимых товаров на север и восток. Армянских купцов привлекало море, возможности прибыльной торговли, да и армяне-ремесленники находили здесь хороший сбыт своих товаров. Трудолюбивые и уживчивые, армяне быстро приноравливались к чужим обычаям, налаживали дружбу со всеми соседями, поэтому число их поселений быстро разрасталось. Они способствовали расцвету и развитию Кафы, две трети населения которой в начале XVв. составляли армяне. В некоторых генуэзских источниках первой половины того времени юго-восточное побережье Крыма именуется «Приморской Арменией». Впрочем, родился Ованнес Айвазовский на юго-западном побережье Тавриды. В Феодосии…

Дом Айвазовских стоял на возвышении, откуда была видна даль моря. Оно да еще небо над ними и стали теми главными впечатлениями, что определили жизненную судьбу будущего художника. Море, то ласковое, то грозное, с бесконечно набегающими на берег волнами, меняющее цвет от прозрачного бирюзового на недвижной поверхности во время штиля до густой черноты в штормовые дни, - притягивало, манило к себе.

Важным этапом в развитии дарования и выборе «дела жизни» Айвазовского стало его плавание летом 1836г. с кораблями Балтийского флота по Финскому заливу и Балтийскому морю. Плавание в течение двух месяцев в северных широтах обогатило, расширило представления начинающего мариниста об изменчивой морской стихии. Ему тогда шел двадцатый год и все на корабле еще называли его Ованнесом Айвазяном. Лишь спустя четыре года, он изменит написание своего имени на более привычное для русского уха звучание – Иван Айвазовский.

Впрочем, это еще ничего значит: он всегда ощущал себя армянином и не терял случая подчеркивать это. Следует отметить, что начальное образование Ованес Айвазян получил именно в местной армянской церковной школе. Позже он конечно продолжит учебу в симферопольской гимназии, а в 1833-1837 гг. - в Петербургской академии художеств. Еще позже он «завоюет» Средиземноморский берег Рослина…

Еще в период учебы в Петербурге он почти ежедневно бывал среди прихожан столичной армянской церкви. Уже по возвращению в Феодосию лучший выпускник Академии художеств 1837 года (за выдающиеся успехи в учебе он получил большую Золотую медаль) на протяжении 50-60 лет станет душой общества крымских армян. За свой счет он построит церковь для армянского общества Старого Крыма, а многие армянские церкви бесплатно украсит своими полотнами. В помощь соотечественникам художник не раз организует выставки собственных работ. Известно также о его позиции в борьбе против влияния католицизма на своих соотечественников, а также о завещании (стоимостью в 50 тыс. руб.), которое он оставил феодосийской армянской церкви Сурб-Саркис и школе при ней.

Самое время отметить, что пристрастие еще совсем юного Ованеса к морю базировалось не только прибрежным положением родного дома, но и на весьма глубоких, как черноморское дно, национальных традициях: армяне всегда поддерживали добрые отношения с водной стихией, а в средневековье считались одним из великих морских народов. Тогда соотечественники будущего великого мариниста еще имели «собственный берег» и вполне профессионально пользовались этим обстоятельством. Это и киликийские порты, и оживленная торговля с Генуей и Флоренцией, и армянские судна, избороздившие просторы Средиземноморья и Бискайской акватории. Стоит вспомнить, что во время Крымской войны кавказско-черноморской укрепленной линией командовал армянин – католик Лазарь Серебряков, прекрасный организатор, знаток восточных языков, дипломат и военный моряк, к тому же основатель Новороссийска.

Дружба Айвазовского с российским морским флотом не прерывалась в течение всей жизни. Моряки платили ему ответной искренней любовью. Не однажды по их приглашению он принимал участие в самых разных плаваниях. Специально для него в мирное время с корабельных пушек стреляли ядрами, чтобы художник мог наблюдать, как рикошетом они летят по глади воды. Отмечая в Феодосии в 1846г. десятилетие своего творчества, Айвазовский в качестве дара к юбилею принял визит неожиданно пришедших в Феодосию военных кораблей. Во главе флотилии шел флагманский корабль российского флота «Двенадцать апостолов», руководимый адмиралом Корниловым. Корабли салютовали художнику Главного Морского штаба. Кстати, Айвазовский – первый в России мастер изобразительного искусства, получивший звание «художник Главного Морского штаб». И не только: в уважение к его заслугам уже итальянская  Академия художеств, признав его в 1876г. своим членом, заказала Айвазовскому автопортрет для галереи Уффици во Флоренции, где размещаются автопортреты самых выдающихся мастеров живописи.

И тем не менее, на протяжении всей своей жизни он ощущал себя армянином. В помощь армянам, спасшимся от резни 1895-1896гг., Айвазовский организовал в Одессе выставку. 2000 рублей, вырученные с выставки, разделив пополам, послал армянам и грекам. Спустя несколько дней для оказания помощи своим соотечественникам он выслал в адрес русского консула в Константинополе еще 3000 франков. Несмотря на то, что он так и не побывал на Родине, однако в его наследии немало картин на армянские сюжеты. Это - пейзажи, полотна на исторические темы: «Долина горы Арарат», «Крещение армянского народа», «Ной спускается с Арарата», «Резня армян в Трапзоне в 1896 г.», «Занятие г. Карса в ночное время»…

Айвазовский тяжело пережил резню армян 1895-1896гг. Маринист выразил гневный протест против варварств султана Абдул-Гамида. В знак этого он бросил в море все свои турецкие ордена и заявил турецкому консулу: «Ордена, данные мне твоим кровавым хозяином, я бросил в море. Вот и их ленты, пошли ему. Если хочет, пусть и он мои картины выбросит в море, мне не жаль...».

АРШИЛ ГОРКИ (1904 – 1948)

Его картины украшают залы многих частных галерей и музеев мира. Оно и понятно: автор – главный представитель американской школы абстрактного экспрессионизма. Впрочем, большая часть его полотен – пепел. Как и большая часть народа, представителем которого был Мастер.

Он очень любил складывать пальцы в круг и приставлять свой знаменитый «бинокль» к глазам: именно так – через объектив собственной души – и следует  рассматривать субъективные полотна. Особенно с замысловатыми названиями – «Печень как петушиный гребень», «Как вышитый передник моей матери разворачивается в моей судьбе» или «Лист артишока как сова». Полотна, что и говорить, знаменитые – сам основатель сюрреализма Андре Бретон позаимствует сюжеты и названия - но, видимо, не без изъянов. К тому же, его «бинокулярный метод» позволяет находить совершенно лишние, по сути безобразные, детали, всегда сопутствующие даже самым скромным творениям. «Они ведь совсем как я, - шутил в минуты обнаружения неоправданных мазков Мастер. - Лишние, никому ненужные, маленькие детали».

День 21 июля 1948г., в штате Коннектикут выдался безоблачным. Жарко было и в городе Шерман. Именно здесь и сегодня он решил изменить своей традиции: сложил в  круг пальцы лишь одной руки – правая была ампутирована. «Это уже не бинокль, скорее – подзорная труба, или лучше – телескоп!». Впрочем, Мастер не собирался рассматривать сквозь новую оптику свои старые картины: полотна сгорели, а посему предмета исследования у него под левой рукой уже не было. Единственное, что оставалось делать 44-летнему Аршилу Горки, – рассматривать через свой телескоп вечное Небо. С надеждой обнаружить там Бога…

«Майрик, - обратился к маме восьмилетний  мальчик из Хоркома. – А существует ли Бог-». Следует отметить, что маленький Востаник из рода Адоян обожествлял образ матери в ничуть не меньшей степени, чем его будущий оппонент Сальвадор Дали возвышал Галатею Безмятежную. Впрочем, в отличие от «развращаемой рогами собственной продвинутости» Галы, мать Востаника была женщиной набожной, к тому же крестьянкой: подобные вопросы ее пугали. Как летняя засуха – языческого землепашца. Она перекрестилась: «Побойся Бога, о чем ты спрашиваешь! Пристало ли тебе, живущему на Райской земле, сомневаться в этом. Воды Ванского моря отражают лик Творца»… Ответ любимой матери не совсем убедил мальчика: он был лишен дара стабильной речи, оттого все время и рисовал,  однако иногда ему все же удавалось выговорить пару фраз. И тогда он спрашивал…

А существует ли Бог- Этот вопрос десятилетнего ополченца Востаника пришелся не совсем кстати: именно сейчас турецкие аскеры начали новую массированную атаку на Хорком, и державшему оборону деревни Гайдуку Месропу не оставалось времени на ответ. К тому же старый воин уповал уже на одного лишь Бога, и в этой ситуации сомневаться в его существовании было бы стратегической ошибкой. Востаник помогал взрослым, как умел: доставлял на баррикады ружья, патроны, одежду и продукты; в бурской войне таких, как он, называли скаутами. Часто он складывал пальцы в круг и приставлял свой «бинокль» к глазам: «Враг наступает с левого фланга, он в ста шагах».

 Тысячи и тысячи шагов пришлось преодолеть за 10 дней Востанику, его сестрам и матери, прежде чем 25 июня 1915г. добраться в Русскую Армению. Пали Ван и Хорком. Перед вынужденным бегством мать зароет в землю все имущество и вновь перекрестится: «Дай Бог нам скоро вернуться». Молитва произведет на мальчика двоякое впечатление: перед его глазами воскреснет разрубленное ятаганом тело Гайдука Месропа - его надежды оказались тщетными…

Духовный центр армян – Эчмиадзин, куда после долгих скитаний по библейскому нагорью перебрался с семьей Востаник, представлялся ему именно тем местом, историческое предназначение которого и способно было дать ответ на главный вопрос его жизни. Святая земля, где по армянской традиции сошел Христос Единородный, встретила беженцев, увы, неприветливо: в тот ужасный 1915-й год город походил на палаточный лагерь, брезентовые шатры которого затмевали своим нищенством блеск крестов Кафедрального собора: десятки тысяч таких же обездоленных судеб взывали к Всевышнему и просили снисхождения. Воскресшие из Писания толпы прокаженных бродили по улицам, в поисках Спасителя. В главном притворе армянской веры свирепствовала эпидемия тифа. Эчмиадзин оправдал ожидания мальчика - здесь уж точно нет Бога…

1 марта 1920г. в американском порту Элис Айлэнд пришвартовался корабль, на борту которого в числе сотен армянских беженцев находился осиротевший 16-летний подросток Аршил Горки, он же Востаник Адоян, с младшей сестрой Вартуш. Совсем недавно они похоронили в Эривани мать – бедняжка скончалась в 39 лет от истощения – и через Тифлис и Батум еле добрались до Константинополя. Здесь их ожидал корабль…

Сюрреализм Андре Бретона также переплывет Атлантику, но несколько позже – во второй половине 1930гг. Джорджия О’Кифф и Питер Блюм – главные представители нового направления в США, организуют в 1936 году первую выставку в Нью-Йорке. Но армянский эмигрант выставлять свои полотна еще не желает: он в поисках своего «Я» – увлекается Сезанном, Пикассо, Кандинским. В итоге… уходит еще дальше: развивая принципы сюрреализма в сторону все большей беспредметности, Аршил становится Мастером абстрактного экспрессионизма. Его переход от фигуратива к абстракции вызывает восхищение самого Бретона. «В детстве мне часто приходилось идти дальше и делать переходы. Для меня никакой перевал не страшен, пусть даже сюрреалистический», – признается он французу.

«Веришь ли ты в Бога, Андре-» – спросит как-то Аршил у друга. Бретон не скроет недоумения: «Тебе ли, сыну интеллектуальной революции XX века, спрашивать об этом. Ведь ты на вершине технологического Парнаса, и лики современных богов отражены в твоих полотнах. Или хочешь сказать, что боги твои живут в горах Армении… Не знаю, веришь ли ты в Бога, но Бог уж точно верит в тебя».

Андре Бретон, вероятно, имел право на такой цинизм: его он завоевал  еще в 1922г. в Париже, когда сгруппировал вокруг себя ядро будущего сюрреализма – Луи Арагон, Поль Элюар, Филипп Супо, Жан Арп, Макс Эрнст… Двумя годами позже Бретон напишет «Первый манифест», чем и заявит о рождении нового направления. Но все же «бинокулярный метод Аршила гениален, как, впрочем, он сам!».

Он любил складывать пальцы в круг и приставлять свой знаменитый «бинокль» к глазам: так он искал свою Армению. Выходил на балкон и долгими часами смотрел на восток: «Я непременно вернусь на Родину и прославлю ее». Но именно сегодня Мастер решил изменить своей традиции: сложил в круг пальцы одной, левой руки – правая была ампутирована: роковая для художника авария произошла совсем недавно. А еще раньше жестокий пожар уничтожил большинство его картин. Единственное, что оставалось делать потерявшему все – руку, полотна, рассудок –Художнику, это рассматривать через свой телескоп вечное Небо. В надежде…

21 июля 1948г. Мастер наконец-таки увидел Бога…

ГАРЗУ (1907 – 2000)

В «карстовых» департаментах предгорной Франции, Воклюзах и Верхних Альпах, вот уже на протяжении нескольких тысячелетий можно наблюдать поистине удивительную панораму: многочисленные выходы на дневную поверхность настоящих подземных рек, отличающихся постоянным и весьма мощным расходом воды; обнаруженные уже позже в других районах земного шара подобные источники будут названы геоморфологами «воклюзами»…

Впрочем, не только за наблюдением выступающего на морщинистую кожу земного организма обильного пота приезжают туристы в этот чудесный край; утопающий в зелени городок Маноск знаменит и другим панорамным проявлением внутренней энергии. Но это уже энергия человеческая, выброс которой отразился на поверхности в 600 кв. метров. Однако не первобытное искусство кроманьонца привлекает сюда толпы иностранцев, петроглифы можно видеть и в гроте Ляско. Кавалеру Национального ордена Франции «За заслуги», члену Академии Изящных искусств Франции, рыцарю «Легиона чести», лауреату премии Гран-при Иль де Франс и трижды – Холлмарка, классику французского изобразительного искусства Жану Гарзу шел уже девятый десяток лет, когда он решил расписаться в компетентности собственной философии…

В живописи он был иглотерапевтом: излечивал клубки разноцветных душ, не докатившихся до последнего оборота артериальной нити. Его полотна пахнут шиповником – произрастающим на каменных почвах кустарником, часто образующим сплошные заросли. Их очень много в горной Армении; причем виды, склонные к махровости, породили многочисленные сорта декоративных роз, в том числе знаменитые «чайные розы». Его полотна пахнут перспективной розой, однако вонзаются в память ретроспективными шипами: классическая иглотерапия!

Впрочем, он и был классиком французской живописи: в восемнадцатилетнем возрасте закончив обучение в парижской архитектурной школе и ряде смежных заведений, он с трамплина своей философии совершил дерзкий прыжок прямо в водоворот противоречивых течений в искусстве. Середина двадцатых – это период яростной, бескомпромиссной борьбы между зарождающимся сюрреализмом Андре Бретона и вырождающимися предтечами – абсурдом Джорджо де Кирико и эпатирующим «творчеством дада» (компромисс найдет Сальвадор Дали: он сумеет перенять у дадаистов великие традиции скандалов и публичных выходок). Посему сама идея организации выставки в столь накаленной атмосфере уже являлась весьма рискованным шагом: во-первых, могли не так понять, а то и просто выпроводить, во-вторых, богемный анархизм не допускал и намека на «прогнившее» (следует понимать – классическое) искусство. Выставка сюрреалистов в галерее «О сан парейль» – одна из многих, дающих четкое представление о форме проведения подобных акций: Бретон, якобы освещающий выставку, время от времени зажигал спички, Луи Арагон мяукал, Рибмон-Дессень непрерывно восклицал «на голову капает дождь!», а Супо и Тристан Тцара играли в догонялки. И тем не менее, иглотерапевту удалось не утонуть в бурном водовороте столь глубокого искусства…

Причина его удачного выплыва на берег (кстати, так и не разгаданная удивленными зеваками) крылась, очевидно, в потоке собственной биографии художника. Возведенный сюрреалистами в ранг высокого искусства Абсурд – причем, абсурд отнюдь не искусствоведческий, а самый, что ни есть политический! – собственноручно достучался до зрачков семилетнего мальчика в родном Алеппо: здесь он и ознакомится с традицией «публичных выходок» янычар и ощутит гнилость классического миропорядка – цивилизованного света, поглощенного варварской тьмой. Мальчик будет зажигать карманные спички, дабы обнаружить во мраке себе подобного, и мяукать, чтобы не быть «разоблаченным». Именно здесь, на берегах багрового Евфрата, он и станет очевидцем совершенно чудовищной игры в догонялки: прежде чем приступить непосредственно к делу турецкие солдаты так потешались над армянками… И ему ли быть поглощенным в водовороте мелких парижских противоречий- Выбравшийся на средиземноморский берег армянский эмигрант предложит Франции шиповник, от которого она не откажется. В середине двадцатых он организует несколько художественных акций, а уже в 1939г. откроет первую официальную выставку; именно в 32-летнем возрасте Гарник Зулумян и примет известный псевдоним Жан Гарзу. Своеобразие его творчества удивит мир не меньше, чем его выплыв: это уже шоковая терапия интеллектуального рынка!

Художник иллюстрирует книги выдающихся писателей и поэтов (Альбер Камю, Эрнест Хемингуэй…), с неизменным успехом оформляет постановки в Комеди Франсез и других театрах, разрабатывает дизайн помещений круизного теплохода «Франция»... Более того, полотна Гарзу изображаются на почтовых марках Пятой Республики. Мог ли мечтать обо всем этом выплывший в 1924г.  на средиземноморское побережье эмигрант- Впрочем, и об армянском шиповнике он никогда не забывал: покрытые шипами кустарниковые побеги, с перистыми листьями, кувшинообразным вогнутым цветоложем и плодом, именуемым цинародием, произрастали в его полотнах как из каменистой почвы колючих саван; в Марселе, он расписывает армянскую церковь Святых Месропа Маштоца и Саака Партева. Выдающийся художник в постоянных поисках – занимается гравюрой и росписью по фарфору. В качестве иллюстратора работает почти со всеми литераторами Франции. Его полотна выставлены более чем в ста музеях мира. И тем не менее, в возрасте 80 лет Гарзу повернет обратно…

В «карстовых» департаментах предгорной Франции, Воклюзах и Верхних Альпах, вот уже на протяжении нескольких тысячелетий можно наблюдать поистине удивительную панораму – многочисленные выходы на дневную поверхность настоящих подземных рек. Впрочем, не только за наблюдением выступающего на морщинистую кожу земного организма обильного родникового пота приезжают туристы в этот край; утопающий в зелени Маноск знаменит и другим источником – шипоизвержением Гарзу на стенах местной часовни – апофеоз творчества выдающегося художника. Локализованная на поверхности в 600 кв. метров философия колючей жизни сирийского армянина, пережившего пронзающий сознание Геноцид. Откровение мастера так и называется «Апокалипсис». Работу над ним он начал в 1984г., сам процесс росписи длился ровно восемьдесят четыре месяца, последний же мазок был нанесен Гарзу в возрасте восьмидесяти четырех лет. Это даже не мистика – Откровение!

Сто больших полотен формируют единое произведение, отражающих извечную борьбу между Христом и антихристами, Добром и Злом; трехголовое чудовище с ятаганами представляется в виде совершенно конкретных исторических лиц – главных персонажей зловещего триумвирата младотурецкого правительства – Талаата, Энвера и Джамаля. Впрочем, живописец прекрасно осознает, что философия колючей биографии не может быть локализована в изолированных рамках национальной судьбы: рядом с чудовищем на такой же пирамиде черепов разместилась гидра в образах Гитлера, Сталина и Пол Пота; элементы концентрационных лагерей и ГУЛАГа, Варфоломеевской ночи, контуры атомных электростанций перекликаются с торжеством жизни в Зале  женщин…

В живописи он был иглотерапевтом: излечивал клубки разноцветных душ, не докатившихся до последнего оборота артериальной нити. Его полотна пахнут шиповником – произрастающим на каменных почвах кустарником. Гарзу шел девятый десяток лет, когда он решил расписаться в компетентности своей философии… Мастеру удалось осуществить это с блеском и в срок – 12 августа 2000г. Бог принял автограф уединившегося в особняке Марсак- сюр-Лиль великого французского живописца…