Издающаяся во Франции газета "Русский очевидец” опубликовала интервью с Александром МАНТАШЕВЫМ, "потомком одного из самых влиятельных людей дореволюционной России и одним из последних столпов старой эмиграции”. Сокращенный вариант текста предлагается ниже.

— Как семья Манташевых попала во Францию?
— В Первую мировую папа служил в армии в звании офицера, с мамой они поженились в Кисловодске, а я родился уже здесь, в Париже. Во Францию они попали через Персию во время русской революции.
— Как сложилась судьба семьи после переезда?
— Когда они сюда приехали, то думали, что это временно и что после они вернутся обратно. Это, кстати, касается всей русской и армянской эмиграции. У дядюшки (Левон Манташев — ред.) еще оставались деньги, потому что он занимался конюшнями. Он был первый специалист по конюшням, и у него был особняк во Франции. Но постепенно деньги уходили, и скоро выяснилось, что они больше никогда не вернутся ни в Армению, ни в Россию. Тогда началась трудная жизнь: папе пришлось стать таксистом, а мама работала в модном магазине. Когда отец до революции приезжал в Париж, он останавливался в знаменитой гостинице "Крийон” на площади Согласия, и швейцар его принимал с низким поклоном, потому что он давал такие чаевые, на которые можно было месяц жить. А после революции он привез клиента в эту же гостиницу, швейцар его узнал, а папа сказал: "Видите, как жизнь меняется”.
— Ваш дедушка был настоящей легендой....
— Когда дед умер, я еще не родился, поэтому я знал его только по папиным рассказам. А папа мог часами рассказывать. Он вспоминал, что когда они были студентами, дед им давал всего 30 рублей в месяц. Но они просили взаймы у знакомых, и все им, конечно, давали. Дед получил чин статского советника и имел 51 процент от нефти по всей России. По отношению к детям был строг... И когда он скончался, молодежь стала тратить без ограничений, думая, что всю жизнь так будет продолжаться. В этом, конечно, и была драма. Кстати, в свое время дед финансировал учебу 200 студентов. Среди них были знаменитый Комитас и революционер Шаумян. Дед даже не знал, что на его деньги он печатал пропагандистские листовки.
— Ваш дедушка получил Орден Почетного легиона?
— Да, на французском острове Мартиника произошло землетрясение. И первый пароход, который приблизился к острову и забрал беженцев, был пароход деда. За это он и получил орден. Он имел свою ложу в Парижской опере и особняк на Елисейских полях. Когда он увидел, что у армян в Париже нет своей церкви, он решил, что нужно ее построить. И, кстати, его потом спрашивали, почему он именно в Париже построил армянскую церковь. И, вы знаете, он ответил: "Это город, где я больше всего грешил”. Дед любил приезжать в Париж и веселиться. Но он, конечно, обожал свою жену. Недавно было как раз столетие со дня его смерти. Каждый год в армянской церкви служат панихиду в его честь. Я вот иногда хожу в армянскую церковь, а иногда в русскую. Да, в общем, у меня такая странная судьба: у русских меня считают армянином, а среди армян — русским.
— А какая культура вам все же ближе?
— Конечно, русская. Папа и мама были оба армяне, но все равно меж собой общались по-русски. И я участвую в русских организациях, и друзья у меня русские. И, между прочим, русские веселее. Но при этом никогда не забываю, что я армянин. Я не допущу, чтобы при мне что-то сказали про армян.
Когда я был в Эчмиадзине в 1973 г., Католикос Вазген меня очень хорошо принял. Дело в том, что в свое время католикос имел маленький домишко в Эчмиадзине, и когда дед проходил мимо и увидел, что он так плохо живет, то решил построить для него дворец. Поэтому Вазген сказал мне, когда встретил: "Вы в вашем доме, пожалуйста, проходите”. А на следующий год он мне послал приветствие.
— После революции семья так никогда и не вернулась в Советский Союз?
— Нет, конечно. За ними гонялись. Они просто не могли вернуться.
— Но вы в советское время все же ездили в Москву?
— Да, я работал там 6 лет во французском посольстве, был экспертом по советской экономике. В Москве я многих знал. Каждую неделю к нам приезжал поэт Андрей Вознесенский. Конечно, я видел весь этот советский бардак.
Я помню, когда после войны была амнистия, здесь один армянин организовал движение по возвращению на родину. Сам он, конечно, не поехал. Никогда в жизни не забуду эти семьи, которые потом плакали и жалели, что уехали из Франции. Потому что все они проходили через лагеря по перевоспитанию. Так же было и со стороны русских. У меня был друг Саша Некрасов, потомок поэта Некрасова, который поехал и сразу же попал в лагерь перевоспитания. Это был ужас. Я видел все это, когда работал в посольстве. Как они все просили о том, чтобы вернуться обратно!
В Москве, кстати, до сих пор стоит папин особняк. Раньше там чуть ли не КГБ был, после — танцевальная школа В.Васильева, а сейчас там детский интернат, кажется. Никогда не забуду, когда я в первый раз пришел туда в 1971 году. Это было удивительно, конечно.
— С тех пор многое изменилось...
— Да, год назад я получил приглашение из российского посольства. Я был в этом посольстве еще при советской власти, там стоял бюст Ленина. И в Москве я, кстати, женился перед бюстом Ленина. Всегда думал, что мои родители перевернулись бы в гробу, если бы они это видели. А в прошлом году уже стоял российский флаг. И был организован вечер в честь Белой армии. Представляете, какие перемены!
Конечно, из старой эмиграции уже практически никого не осталось. Вот до войны в русской церкви в Париже пел Шаляпин. А за углом жил Бунин, немножко дальше жили Ремизов, Гиппиус и Мережковский. Русских ресторанов было больше, чем в самой Москве. Я помню, в "Витязях” бывали Голицыны, Трубецкие, Оболенские. Мы были все вместе, никто не обращал внимания, кто князь, а кто — нет. Я дружил с графом Мусиным-Пушкиным. Многие жили под Парижем в так называемом "дворянском гнезде”. Были кадетские корпуса, русская гимназия, в которой я учился.
— А как вы восприняли перестройку?
— Я, конечно, был доволен, что советской власти пришел конец. Но в России еще много проблем. Я все-таки оптимист, верю, что все идет к лучшему. Но еще есть люди, которые вспоминают Сталина. После смерти Сталина мой отец сказал: "Ну, теперь я могу спокойно умереть”. А вот отец моей жены был полковником КГБ. Он был ярый коммунист и говорил: "Партия все мне дала”. А мне так и хотелось ответить: "А у меня все отняла”. Но он был из тех наивных честных коммунистов... А я видел много советских дипломатов, которые просто притворялись. Они знали, что если будут хвалить Париж, то больше его не увидят. Если будут ругать, то не поверят. Поэтому нужно было отвечать знаменитым советским словом "нормально”...
Беседу вела
Анна АЙВАЗЯН

http://www.nv.am/